Неэтично?! Сделать ей ребенка — это неэтично? Или та нежность, та доброта, которую она помнила, — может быть, в его глазах это и есть нарушение профессиональной этики? Что ж, если это так, если он действительно так считает, тогда пошел он к черту со своей этикой! Такой он ей не нужен!

Должно быть, все это было написано у нее на лице. Впрочем, даже если и так, его это, похоже, не слишком волновало. Бросив взгляд на вазу, которую он по-прежнему держал в руках, Оливер нахмурился, потом принялся затравленно озираться по сторонам. Осторожно приблизившись к небольшому столику, он поставил на него вазу и тут же снова зайцем метнулся к двери. Гретхен уже решила было, что он так и уйдет, не сказав больше ни слова, и даже протянула руку к звонку, чтобы позвать медсестру и велеть ей выкинуть этот букет. Но тут он обернулся.

— Вы уже решили, как вы его назовете? — неожиданно спросил он.

— Да. — Решение пришло к ней в ту же самую минуту. — Бенджамин.

— Немного тяжеловато, вам не кажется? По-моему, он слишком маленький для Бенджамина.

«Зато Бенджи будет в самый раз», — упрямо решила Гретхен. Она станет звать его Бенджи. Жаль, конечно, что он никогда не узнает, каким был человек, чьим именем его назвали. Зато он будет расти в безопасности — в доме, который оставил им Бен. Аманда была права. К черту Алана и Дэвида! Гретхен имеет право жить так, как ей нравится. Как-никак она взрослая женщина. И она ни от кого не зависит. К тому же у нее теперь есть друзья. Ей не нужен Оливер. В первый раз за всю жизнь у нее были друзья — свои собственные!

Грэхем не желал думать ни об Эмили, ни о ее клинике по лечению бесплодия. Он гнал от себя все мысли о том, что им предстоит: обо всех этих таблетках, инъекциях, графиках, о созревающих яйцеклетках и вливании спермы. В первый раз в жизни ему вдруг стало понятно, что имели в виду его друзья, решившие отложить рождение ребенка на неопределенное время, чтобы ни с кем не делить жену. Конечно, на первый взгляд это было эгоистично, но… С другой стороны, какому мужчине не понравится чувствовать себя центром Вселенной, да еще в глазах любимой женщины? У кого хватит духу отказаться от этого? Уж точно не ему, решил Грэхем. Ему нравилось возвращаться домой к ужину, зная, что Аманда уже там и ждет его. Ему нравилось смотреть на нее, когда она суетилась на кухне, готовя этот самый ужин. Ему нравилось ей помогать.

Ему нравилось делать что-то вместе с ней. Он обожал ездить куда-то вдвоем — она была такая красивая, и его мужскому тщеславию невероятно льстило, что с ним рядом такая женщина. К тому же она была умна, и он любил слушать, как она рассказывает ему о своей работе, что случалось все чаще, поскольку после долгого перерыва они опять вернулись к своей привычке обсуждать по вечерам свои дела. И Аманда не просто рассказывала — она с удовольствием слушала, и ее искренне интересовали и его дела. Действительно интересовали, иначе для чего бы ей, спрашивается, вникать в малейшие детали?

И Грэхем наслаждался этой близостью. Это как раз то, думал он, что останется им, когда их дети вырастут и выпорхнут из родительского гнезда. Когда Грэхем пытался представить себе, как они состарятся, почему-то он всякий раз видел себя с Амандой сидящими на крылечке их воображаемого домика, где они в будущем мечтали проводить отпуск. Они могли бы качаться в качалке или сидеть на широких деревянных ступеньках, теплых от солнца, с улыбкой перебрасываться ничего не значащими словами или просто молчать, наслаждаясь своей близостью. А потом они бы шли прогуляться на озеро или разглядывали бы звезды.

Они потеряли ее на некоторое время, эту близость, которой он так дорожил. Но потом вновь обрели ее, и Грэхем был рад, что это случилось.