— Но почему? Мы ведь только хотим, чтобы тебе как можно скорее стало лучше.

— Почему? Чтобы ты могла чувствовать себя совершенно свободной, чтобы уходить куда и когда тебе вздумается!

— Твои упреки неуместны, Диана.

— Ах так! — возмутила та. — Ладно! Пусть приходит доктор! Мне все равно!

Доктор Фоулдс был довольно пожилым господином, но пришел довольно быстро. Осмотрев Диану, он вернулся в гостиную, убирая в сумку стетоскоп.

— Если честно, миссис Скотт, — растягивая слова, сказал он, — то я не нашел ничего, о чем стоило бы беспокоиться. Кроме, может быть, легкого насморка.

— Но у нее температура…

— …совершенно нормальная, — закончил за нее доктор, доброжелательно улыбаясь. — Думаю, ваша дочь просто притворяется, миссис Скотт. Ей что, не хочется завтра в школу идти?

Маделин едва осмелилась взглянуть на Николаса.

— Но… но она была больна, доктор…

— Вы как следует осмотрели ее на предмет болезни, если понимаете, о чем я говорю?

— Почему же, понимаю… нет.

— Это несомненно. Так я и думал, моя дорогая. В следующий раз вам стоит по душам поговорить с юной Дианой, прежде чем вызывать врача.

— О, мне ужасно жаль, что я понапрасну потревожила вас. — Маделин виновато потупилась.

— Да все в порядке, а то у меня были бы слишком легкие выходные. Скажите девочке, чтобы прекратила симулировать и отправлялась завтра в школу, а иначе я приду и отшлепаю ее. Знаете, для этого она еще не слишком взрослая.

— Спасибо вам, доктор. — Маделин проводила его к двери. Чувствовала она себя просто отвратительно, ей было ужасно неловко и перед Николасом, и перед доктором.

Маделин взяла Николаса за руку:

— Ник, я уверена, что ты прав, но мы не можем рассказать ей обо всем прямо сейчас. Не надо.

— Почему? — холодно осведомился он.

Маделин пожала плечами, не найдя сразу подходящих слов.

— О… просто я хочу, чтобы между нами все было… правильно и честно, а сейчас наши отношения здорово испортились, и небеса знают, к чему могут привести наши разногласия.

Николас насупился.

— Маделин, да ты просто-напросто боишься сказать ей! — тоном обвинителя заметил он. — Сегодня уже воскресенье, вспомни-ка. Моя мама прилетает в среду, а в четверг мы отправляемся в Вилентию. Сколько ты намерена откладывать?

— Я не знаю… — Маделин отвернулась. — Все так внезапно…

— Внезапно?! Внезапно?! Маделин, ты хочешь, чтобы я безропотно ждал, пока ты наберешься достаточно смелости, чтобы сказать своей дочери в лицо о том, что должно сделать тебя счастливой, я не ошибаюсь?

— Нет, я вовсе не хочу ждать. Просто я не хочу разбить Диане сердце…

— По-моему, разбить черствое сердце твоей дочери гораздо труднее, чем кое-кому другому, — проворчал Николас. — Так ты скажешь ей сейчас? — жестко осведомился он.

— Я… я… Николас, пожалуйста…

Но Николас, резко вскочив, схватил дубленку — лицо его при этом было совершенно непроницаемо, хотя глаза гневно сверкали.

— Ку… куда ты собрался? — умоляюще простонала она.

— Обратно в отель, — буркнул он, направляясь к двери.

— О нет! Ник, не надо так… — Отчаяние захлестнуло ее.

Но Николас, игнорируя ее мольбу, выскочил за дверь, захлопнув ее за собой раньше, чем она успела остановить его.