Дом кузнеца, равно как и банька во дворе, и кузня разительно напоминали такие же избы в старых русских селах. Не зная об их инопланетном происхождении, русский человек никогда бы не догадался о нем. И внутреннее убранство помещений было один к одному! Будто древние русичи сумели каким-то образом перебраться в свое время на Леггерру (а почему бы и нет? на Генну-то попали!), или их хозяйский подход к жизни оказался столь точным и универсальным, что нашел полное повторение за сотни тысяч световых лет от Земли!

    -  Что же мне с тобой делать? - Кузнец смотрел на чистую, румяную после бани гостью, сидевшую за накрытым столом, хватавшую все, что было съедобного, прямо руками и громко чавкавшую. - Та ли ты вообще, о ком я думаю? Можно бы, конечно… Нет, попробуем сначала «народные» средства!

    Кузнец закатал рукава черной рубахи, спустился в погреб и поднял в избу большущий бурый «огурец». Отрезав от овоща приличный ломоть, протянул его бабе…

    Собственно, теперь гостья на «бабу» как-то и не тянула. Больше к ней подходило русское определение «деваха» - или «девка». И одета она была подходяще - в свободный холщовый сарафан поверх простои белой рубахи (Гутторр нашел их в сундуках прежнего хозяина).

    -  На, ешь!

    Девка откусила турплюк прямо с руки кузнеца и, сморщившись, стала отплевываться.

    -  А ну ешь! - Гутторр. грохнул по столу свободным кулаком.

    Гостья торопливо зачавкала, испуганно поглядывая на кузнеца.

    -  Так-то лучше, - сказал Гутторр и принялся здоровенным ножом отрезать второй кусок.

    Неизвестно, чего больше испугалась деваха - огромного кухонного ножика, более похожего на мясницкий, или того, что ей снова придется жевать непривычно горький овощ, - только она колыхнулась вдруг всем студенистым телом и неожиданно резко для своей массы вскочила с лавки, опрокидывая незакрепленную дощатую столешницу на кузнеца. Пытаясь удержать тяжелый деревянный щит, Гутторр неловко взмахнул рукой с зажатым в ней «хлеборезом» и чиркнул его заточенным под бритву лезвием свое предплечье. Столешница с грохотом рухнула на место - только скрипнули сколоченные из мощных брусьев козлы. Загремели по полу тарелки и миски, тонко зазвенели рассыпавшиеся вилки и ложки.

    -  А-а! - заорал кузнец, отбросив нож и зажимая ладонью рану. Из-под длинных, изящных, никак не подходящих для тяжелой работы с молотом и горячим металлом пальцев потекла зеленоватая жидкость, противно шипя и мгновенно испаряясь. - Гадина! Ты что наделала?! Сейчас ты у меня получишь!

    Он рванулся было к уставившейся на зеленую кровь толстухе, но та, подняв на свирепого Гутторра ставший вдруг осмысленным взгляд, испуганно заверещала:

    -  Дяденька, не убивайте! Я нечаянно! Щас я вам перевязку сделаю!

    Девка проворно выкатилась из-за раздрызганного стола, метнулась к окошку, сорвала с него цветастую занавеску и бросилась к кузнецу. Оторопев от ее прыти, а еще больше - от связной речи, произнесенной гостьей, Гутторр перестал ругаться. Злость его мгновенно улетучилась.

    -  Стой! - крикнул он. - Положи занавеску! Отвернись!

    Деваха выполнила все беспрекословно. И стояла, не шелохнувшись, пока кузнец не сказал:

    -  Можешь поворачиваться.

    Девка повернулась, уставилась на руку кузнеца, но рукава черной рубахи вновь были опущены и застегнуты у запястий..

    -  А… перевязать? - спросила толстуха.

    -  Я уже перевязал.