Дарья Плещеева. Наследница трёх клинков
Глава 1 Бешеная ночка
— Черт знает что! — пробормотал Карл Фридрих Август фон Гаккельн, глядя на вытащенное из пруда мертвое тело. — Черт знает что! Ганс, дурак, поднеси факел поближе! Петер, вытри ей чем-нибудь лицо! Кто это? Утопленница в длинной рубахе, облепившей тело, на вид была девица лет семнадцати или восемнадцати, коротко стриженная, плотного сложения, уже теперь — грудастая и с мощными бедрами. Гаккельн, опираясь на трость, склонился над ней. У него в хозяйстве таких девок не было, все плели косы. И не столь велика усадьба отставного офицера, чтобы не знать в лицо все ее женское население: двух птичниц, трех скотниц, молочницу, экономку, стряпуху, четверку здоровых кухонных девок, что занимались также мытьем полов, стиркой, садом и огородом. Да и не усадьба даже, усадьба — у барона. Скорее — мыза, но мыза ухоженная, где хозяйство ведется разумно и каждый клочок земли приносит пользу. Когда человеку под шестьдесят, а жены и детей не нажил, то главной отрадой становится хозяйство. Можно позволить себе баловство — завести хороших лошадей, или пригласить из Митавы ученого сыровара, или даже послать баб на болото, чтобы искали кустики клюквы и черники с особо крупными ягодами. Потом эти кустики посадить вместе, устроив нечто вроде плантации, а урожай продавать по хорошей цене, потому что — диковинка. — Она не из наших, милостивый господин, — заговорили тихонько люди, — не из наших… не из наших… — Кто видел, как она шла к пруду? — спросил Гаккельн. — Не бойтесь, говорите прямо. Кто видел и скажет правду, тому дам пять фердингов. Это подействовало. — Она вот оттуда шла, милостивый господин, через луг, — сказал любимчик Гаккельна, конюх Герман. — По-твоему, она вышла из леса? — Получается так, милостивый господин. — Что она делала поздно вечером в лесу, да в одной рубахе? — Гаккельн задумался. — И какой черт занес ее в пруд? — Она шла по дорожке, милостивый господин, — Герман показал рукой направление, — а там как раз мостки, чтобы полоскать белье. Она, я думаю, вышла к мосткам и не заметила, что там-то дорожка кончается. — Похоже на правду… — Гаккельн почесал в затылке. — Завтра ее непременно будут искать. Ганс, Герман, отнесите-ка ее в маленький погреб на лед. Герман… нет, Петер! Беги на конюшню, принеси старую попону, ту, которой укрываем Фебу. Заверните бедную дурочку и несите на лед. И, оставив свою дворню у пруда, пошел в дом. Настроение было испорчено — а ведь он собирался провести остаток вечера самым приятным образом, с бутылкой вина и занятной французской книжкой. Французский он знал хуже, чем хотелось бы, а лексикон на что? И кто виноват, что немецкие книги скучны, а французские — задорны и причудливы? На столе ждал «Жиль Блаз из Сантильяны» — самое увлекательное чтение для человека в годах. Когда Гаккельн приобрел свою мызу, господский дом имел жалкий вид — как всякое здание, которое после пожара не на что было как следует отстроить. Но помог деньгами муж его родной и любимой племянницы Анне-Марии, барон фон Лейнарт. Помощь была не совсем бескорыстной — поселив поблизости от себя Гаккельна, барон знал, что отставной артиллерист уже не станет заводить семью и маленькое имение достанется по наследству баронессе фон Лейнарт. А коли так — отчего ж загодя не привести его в достойный вид? И Гаккельн, посовещавшись с присланными бароном архитектором и садовником, устроил все наилучшим образом — окна спальни и маленького кабинета смотрели в сад, к тому же из спальни имелся выход на террасу, а оттуда можно было спуститься в цветник и перейти в резную беседку, особенно это было приятно летом — что лучше завтрака на свежем воздухе? Гаккельн подумал-подумал — и решил, что скверное настроение лучше всего лечить жареными копчеными колбасками. |
