— Какой может быть гарантия? — ответил Вирго, внимательно глядя на Светозарова. — Нон гарантия я не дать. Я должен говорить больной и говорить мозг больной.

— Понятно, — кивнул начальник безопасности, во взгляде которого добавилось скептицизма. — Что по времени?

— Три день быть рядом день и ночь. Третий день больной спать, я работать. Если всё хорошо, то больной здороветь, встать, всё помнить, а я спать. Мой сил много тратить. Потому я спать. Если сил нет совсем, то я спать семь день. Анабиозо.

На недоумённый взгляд Иосифа Дмитриевича он добавил:

— Ваш человек дать пить мне раз день вода сахар. Это условие главный. Без это не брать работа. Не брать лечить.

— Конечно, — согласился Иосиф Дмитриевич, — это не проблема, обеспечим лучший уход. Но скажите, он действительно будет помнить всё? На это есть надежда?

— Помнить будет, — сказал ему Вирго в обличье Антонио Фагундеса.

— И что же вы за это хотите? — поинтересовался Иосиф Дмитриевич.

— Я хотеть? — переспросил Вирго, глядя в внимательные глаза Светозарова, после чего ответил именно так, чтобы начальнику безопасности понравилось:

— Я думать, что нужен результат, а после есть смысл говорить цена. Без результат нет разговор цена. Нет смысл. Я не просить луна небо. Я не брать деньги до результат. У нас это плохой примета.

На том Вирго со Светозаровым и расстались. Демона, принявшего облик испанского врача, отвели обратно в палату к Слободану Зоричу.

Два дня Вирго практически не отходил от Зорича, только иногда выходил принять душ и прогуляться, так как это было в характере испанца.

В остальное же время, включая и ночь, он находился рядом с пациентом. Причем больше всего ему нравилось сидеть рядом с кроватью Зорича именно ночью, пока тот спал. Можно было свободно, ничего не опасаясь, поковыряться в его памяти. Узнать все, что Вирго надо было по поводу императрицы, по поводу доступа во дворец, по поводу различных изысканий.

Одним словом, всего того, что непосредственно касалось дела Вирго, по которому он прибыл в столицу местной империи.

Но помимо всего этого прочего, он иногда погружался и в личные воспоминания Зорича: взаимоотношения с дочерью Радмилой, какие-то интрижки, отношения с друзьями, коих у Слободана было очень ограниченное количество. На первый взгляд это всё было не нужно, но Вирго привык выполнять свою работу на отлично.

В связи с этим он решил, что должен скопировать личность Слободана как можно более точно.

На третий день он совершенно официально, договорившись об этом заранее, уложил Зорича спать на весь день и запретил всем, кому бы то ни было, вообще заходить внутрь. Приказал убрать все артефакты, все амулеты, все, что хоть как-то может повлиять на тонкую настройку мозга.

— Вы уверены, что это может помешать? — спросил у Вирго служащий, которому он и передал свое распоряжение.

— Я знать, если получиться, — ответил ему демон в обличье испанца, — быть всплеск энергия, бум, бах, бац. Ваш артефакт ломать. Настройка слетать. Деньги терять. Мне счет выставлять. Я не хотеть платить. Вам отчет писать.

Подобная прозаичная цепочка взаимосвязанных последствий убедила служащего убрать артефакты.

«Причем именно последняя часть про писанину отчётов оказалась самой действенной», — отметил про себя Вирго.

Когда все ушли, Вирго получил полный карт-бланш на свои действия, так как точно знал, что из комнаты вынесли все, что могло хоть как-то отследить его манипуляции с усыплённым Зоричем. Пришлось для виду несколько часов бормотать всякую тарабарщину на помеси испанского и демонического. И лишь после того он благополучно принял на себя личину Слободана, а на того, погруженного в сон, навесил артефактом личину спящего после тяжелейшей операции испанского лекаря.