Но выступление императрицы ещё не закончилось. После фразы про своего супруга она вдруг расправила плечи и проговорила:

— Да, я знаю, что боль в сердце есть не только за погибших людей, погибших детей, которых не стало тут, в академии, но я так же с вами вместе в этой войне. Я потеряла близкого мне человека. Однако жизнь всё равно продолжается. Продолжается она и в череде постоянного танца со смертью. Смерть и жизнь — да, партнёры в этом бесконечном танце. А это значит, что в сей скорбный час для всех нас я хочу сказать, что мой короткий и столь непродолжительный брак был всё же достаточно успешным. И у империи появится наследник. Как бы ни боролись против нас демоны, но мы жили, живём и будем жить, пока у нас есть силы.

Народ зааплодировал. Это был второй шок, с которым сегодня столкнулись присутствующие на прощании люди.

Но мне всё это казалось каким-то неправильным. Да, всё было красиво, торжественно, везде обилие белых цветов. Никаких погибших — потому что в случае с теми, кто погиб в Академии, их давно уже предали огню, прошло уже около десяти дней. И прах этих ребят занял своё место в родовых усыпальницах.

А от тех, кто погиб на дирижабле, судя по всему, не осталось и следа. Они сгорели при аварии. Именно поэтому всё кругом заменили символизмом. Белые цветы обозначали тела покойных, да и сам по себе траур.

Везде торжественная обстановка, строгие наряды, в основном, в тёмных или светлых тонах. Когда императрица только начала говорить о всех, в честь кого устроено данное прощание, Вихревы создавали небольшие, мягкие смерчи, которые поднимали в воздух цветки лилий и уносили их в небо, символизируя перерождение душ. Причём, как погибших в Академии, так и тех, кто погиб в Альпах.

Всё это красиво, символично, неторопливо. И рядом вдруг на фоне всего этого императрица заявляет о своей беременности. Мне абсолютно не было понятно, зачем это было сделано вообще.

Здесь и сейчас возобладало лишь одно настроение, которое можно охарактеризовать для некоторых как светлую грусть, а кто-то действительно ещё не смирился со своим горем. Но при чём тут беременность? Тем более объявление о наследнике — вроде бы радостное событие — слишком конфликтует с тем, что испытывали люди до этого.

И я почувствовал некую дисгармонию, какую-то какофонию среди слов императрицы. И в то же время беременность — это ещё не живой наследник. Объявлять об этом сейчас, вот так, во всеуслышание… Зачем? Императрица немолода. А вдруг что-то случится? Тогда всё прахом.

Я стоял и не понимал всего этого. И вероятнее всего, всё это отразилось на моём лице, потому что мать, заметив его выражение, обратилась ко мне:

— Витя, — спросила она, — с тобой что-то случилось?

Я объяснил ей про то, что прочувствовал. Про то, что не понимаю, зачем смешивать в одну бочку и траур, и радость. Зачем нужна вот вся эта эклектика про танцы жизни и смерти? Смерть есть смерть. Мы собрались почтить покойных. Нам ни к чему сейчас информация про возможного наследника. Это в любом случае должно было объявиться на разных мероприятиях.

— Эх, сынок, — с тяжёлым вздохом проговорила мать. — Ничего ты в этом пока не понимаешь. Просто посмотри, сколько потрясений в последнее время в империи, сколько проблем и прочего. Людям нужен хотя бы маленький повод порадоваться. Всего лишь один, небольшой повод. А императрица у нас женщина в возрасте, сама боится потерять этого ребёнка до дрожи в коленях. И это становится очевидным, если взглянуть на штат лекарей. С одной стороны, ты прав. Но она на фоне всего этого дала своим подданным возможность почувствовать облегчение.

Мать горестно усмехнулась, и я почувствовал сочувствие в её голосе.

— Ты что думаешь, если бы была на то её воля, она бы сказала о наследнике? Нет. Она бы молчала до тех самых пор, пока бы не родила. Я больше чем уверена в этом.