– Расходимся, – скомандовал Каргин. – Бронеходки твои.

    – Прродай перрсам оррудия! – рявкнуло в ответ.

    – Прродай аррабам танки!

    Они неслись над склоном словно копья Одина, брошенные рукой безжалостного божества.

    – Прродай аррабам верртолеты!

    – А перрсам прродай стингеры!

    Скорость – сто сорок километров, рекорд для пересеченной местности. Расстояние до траншей Каргин покрыл за двенадцать секунд.

    – Прродай по самой высокой цене!

    – Когда задет пррестиж, денег не считают!

    В траншеях опомнились, зашевелились, вскинули стволы. Машина Каргина припала на миг к горному склону будто барс перед прыжком, слева, справа и вверху лопнули вспышки разрывов, забарабанили осколки по броне, но он уже всплывал над вражеской позицией, строчил из пушки и пулеметов, сек стальным дождем людей и землю, оружие и ящики с гранатами. Крики, предсмертный хрип, разинутые рты, фонтаны пламени, а в воздухе – поднятый взрывами щебень и рой осколков… Гвардеец в окровавленном комбинезоне вылез из окопа, помчался к лесу, вскидывая руки – то ли грозил, то ли молил о пощаде. Упал, когда пулеметная очередь перечеркнула спину. Другие тоже падали и застывали в вечной немоте – теплые, полные крови, но уже не живые.

    – Бойня, – бормотал Каргин, вдавливая гашетки пулеметов, – пусть бойня, пусть так… За Рудика! И за Димку!

    Он бросил взгляд на счетчики боезапаса, отметил, что осталось меньше половины, и посмотрел на обзорный экран. Оба «Челленджера» стояли; один, с развороченной башней, горел, над другим курился сизый дымок, и через раскрытые люки лезли люди. Враги! – поправил себя Каргин. А враг не только не имеет имени, но даже облика людского; враг лишь мишень, что подлежит уничтожению. Он понимал, что этот вывод ошибочен, что всех рожала мать, что каждый сидел на отцовских коленях, ласкал детей, жену, которые о нем заплачут, но эти мысли были фантомом, никак не связанным с реальностью. Во всяком случае, здесь и сейчас.

    Поймав дымящийся танк в перекрестье прицела, Каргин всадил в него короткую очередь, развернулся и, лавируя среди камней, ринулся на правый фланг. Там лихорадочно стреляли; последняя батарея не прекращала огонь, но снаряды рвались в траншеях, перемалывая землю, щебень, обломки металла и трупы президентских гвардейцев. «Шмель» скользил зигзагами по склону, неуязвимый и стремительный, точно атакующий питон; оружейные маркеры пылали алым, штурвал в ладонях Каргина подрагивал и шевелился как живой, трепетали под пальцами гашетки, а в шлемофоне хрипел воинственный клич:

    – Продано! Продано! Продано! Довольны, сучары?

    – Ты не очень-то веселись, – сказал Каргин. – Работа еще не закончена. Ты где?

    – В тылу у басурманов. Готов атаковать.

    – Не лезь на позиции. Я их сейчас приласкаю.

    Каргин выстрелил последнюю ракету и, увидев вспышку разрыва, приказал:

    – Вперед!

    Они обрушились на батарею. Четыре мертвых или раненых, одно орудие разбито, но два еще стреляют – правда, к тылу их не развернешь. Снаряды с воем промчались над машиной Каргина, загрохотала его пушка, стремительно опустошая магазин, мелькнули падающие фигуры в камуфляже, взвизгнул задевший броню осколок. Протарахтел пулемет, смолк, и тут же раздался голос Перфильева:

    – На Шипке все спокойно.