- Но ведь этим дело не закончится. Сколько их еще будет!

- Я надеялся, что с сеньоритой у него все будет по-другому. Она так добра и красива и она любит его. Ведь из-за него вся ее жизнь пошла кувырком.

- Она католичка, папистка! - в глазах Джора это был едва ли не смертный грех. - Такие как она тысячами сжигали наших мучеников! Всякий раз как я гляжу на нее, мне мерещится дым костров инквизиции. По мне уж лучше пусть развлекается с этой наглой немкой. Она хоть нашей истиной веры.

- Как ты считаешь, может Джон, несмотря ни на что, любить одну женщину? Он говорит, что любит Кэти Лэдланд, но на его поведении это никак не сказывается. Мне это причиняет боль, ведь я… ведь я люблю Кэти сам.

- Я знаю. - Джор наклонился вперед и потрепал меня по колену. - Да, я думаю Джон способен любить одну женщину всю жизнь и в то же время сохранять свои прежние привычки.

- Да, но что это будет означать для Кэти?

- Она молода. Видела Джона всего несколько раз. Она ведь скоро поедет ко двору, ты говорил, верно? Думаю, она вскоре забудет его; да и тебя тоже, если ты долго будешь отсутствовать. Нет, по моему мнению она, да и ты тоже в особом сочувствии не нуждаетесь. В конечном итоге, думаю, именно Джону придется о многом пожалеть.

Он поднялся и подошел к поручням. Я присоединился к нему, и мы стояли, разглядывая силуэты неподвижных кораблей. Хорошо были видны лишь фонари на их мачтах.

- Какая великолепная ночь, - он снова вздохнул, - рассвет будет еще красивее, но мы уже снимемся с якоря. И кто ведает, что ждет нас впереди. Ты сохранил евангелие, которое я тебе дал? Никогда не расставайся с ним. Лишь в нем найдешь ты утешение от тревог и волнений.

22

- Не могу сказать, что я счастлив снова видеть вас на борту «Грейс О'Мэлли», - проговорил капитан Слит, искоса поглядывая на меня своими водянисто-серыми глазами. - И вам не следует забывать, что теперь вы подчиняетесь мне. Одно неверное движение и я отправлю вас за борт кормить мурен и барракуд.

Мы уже целую неделю ждали появления неприятельского флота. Наша маленькая эскадра, состоящая из шести судов, крейсировала к югу от мыса Пассер. Все это время капитан постоянно придирался ко мне и я возненавидел его не на шутку. Я был не одинок в этом чувстве. Его вполне разделяли другие члены экипажа. Каждый раз, когда он проходил мимо, члены моей команды пушкарей шептали: «Берегись, осьминог!»

Это были отличные парни. Звали их Джеймси Даукра, Фелим Мак-Суайн и Кон О'Рели. Все они вызывали у меня симпатию, но особенное уважение мне внушал смуглый и темноволосый белфастец, который именовал себя Генри Одж О'Нил, сын Брайана сына Мануса. Произнесение своего имени было для него своего рода ритуалом, и он проделывал это с величайшей гордостью, при каждом удобном случае. О пушках он знал, наверное все, что о них можно знать. Все наши орудия, эти огромные тупорылые монстры он звал по именам? «Ри Шамус» звал он пушку с довольно разболтанным механизмом, доставлявшую нам немало хлопот. Другую он именовал «Томондским хряком». Третью - «Стариной Бобом». Во время учебных стрельб, он обращался к ним, как к живым существам.

- Нет, нет, Ри Шамус, - бормотал он, - так дело не пойдет. Ты ведь промахнулся на целых тридцать ярдов. - Или. - А ну-ка задай им жару, мой страшила. - Именно Генри Одж был старшим в команде, и я считал, что мне очень повезло иметь такого матроса.

- Надо вам знать, мастер Близ, - продолжал Слит, - что я происхожу из древнего и почтенного рода, - Мы стояли на юте, и он внимательно вглядывался вперед, туда, где море сливалось с небом. Моя мать, да упокой Господь ее душу, происходила из семейства Берков из Тироли, поэтому нечего вам задирать передо мной нос. Да и вообще, мастер Близ, скажу честно, не по нраву вы мне…

Я ничего не ответил, так как мне показалось, будто на горизонте мелькнул какой-то слабый огонек.