– Нас можно резать, – приговаривала Игрейна, – мы и в лице не изменимся. Нас можно лазером жечь, мы будем изображать из себя этого... как его, древнего?.. а, Сцеволу. И куда только девается ваше мужество при виде пузырька со «щипалкой»?

– УФ‑антисептик – и наше мужество остается при нас, – высказался капитан «Балерины» из‑за дамских спин. – Режущее оружие – фу, как это брутально! Лазер – вот оружие современности, он и наносит рану, и дезинфицирует ее. А «щипалку» придумали женщины‑садистки, чтобы смотреть свысока. Мать Безумия, ты что, весь потолок в себя собрал?

– Ультрафиолет убивает далеко не все бактерии, – возразила Игрейна. – На многих обитаемых планетах есть микрожизнь, которой совершенно наплевать на излучения. Даже жесткие.

Смотреть свысока. Угу. А он еще лучше, чем... Н‑да, какая ерунда лезет в голову. Нет, по жизни это, конечно, не ерунда, всех касается, все под этим ходим, но – не вовремя!

Люблю, когда тело выглядит твердым, отлитым из бронзы.

* * *

Наконец все стало так, как оно должно быть. В том смысле, что женщина просыпается первой и готовит завтрак. Кто‑то ощущает полноту жизни, только убегая темными подвалами и пригибаясь под обстрелом, но, спасибо, я лучше сырники пожарю. Можно, конечно, попросту .залить мюсли йогуртом, но в холодильнике нашлась упаковка творога и сухофрукты. Пять минут незначительной возни – и готова горка аппетитных горячих кругляшей с изюмом внутри. Все ж не сухомятка. Взрослые, судя по личному опыту, с удовольствием едят то же, что и дети. К тому же у нас тут есть и дети, и раненые, и подозрительные на язву – в ассортименте.

Кирилл, заспанный и помятый, разбуженный запахами, втянулся в кухню, нагрузил сырниками одноразовую тарелку, поколебался между сметаной и джемом, в результате залил их тем и другим, прихватил кружку с кофе и вернулся к себе в ложемент. Сырники он брал рукой, обмакивал в сметану, затем – в джем и отправлял в рот целиком, не отрывая глаз от монитора навигационной деки, и при этом время от времени что‑то вбивал в клавиатуру – медленно, тыкая указательным пальцем левой руки.

Второй явилась Игрейна, против обыкновения какая‑то вялая, взяла только парочку сырников, отговорившись тем, что с утра обычно много не ест, и убралась на диванчик в рубку. Вздохнув, Натали напомнила себе, что детское «невкусно!» не следует принимать всерьез.

Последним проснулся раненый герой. Протиснулся вдоль стены в дальний угол, чтоб не шевелиться лишний раз, других пропуская, покорно принял сырники и ковырялся в них вилкой. И сразу стало ясно, что физиологически объем этой кухни рассчитан на двоих.

Запах кофе щекотал ноздри, и язва там, или нет, а Натали рискнула сделать себе кружечку и присела напротив, на полпути от стола к плите: если что понадобится.

А и не скажешь, что десять часов назад из него полкило стекла вынули. Пластика естественная, если и бережет рапы, то – неощутимо. Под свежей футболкой бинтов не видно, и выражение лица как у любого мужчины с утра пораньше: уже ходит, но еще спит.

– Норм, – решилась Натали, – у вас есть дом? Или вы всегда вот так? На коврике перед чьей‑то дверью?

– Дом? Ну... дом! – На растерзанные вилкой сырники было страшно смотреть. – Да, пожалуй, что и вот так. Дом – это значит женщина, дети, без них не дом, а так логово. Пещера. А что я могу дать женщине? У меня совершенно другая точка внутреннего равновесия.

– Вам тридцать.