В дальнем углу на полу сидел, привалившись к стене, Дюрано. Его сложенные на коленях руки были замотаны кожаным смирительным ремнем, на котором виднелись следы зубов. Он глядел на нас через путаницу сальных черных волосы, падавших ему на лоб. Его кровоточащий рот открывался и закрывался, пытаясь что‑то выговорить. Я разобрал слово: «Прости».

Уна подбежала к нему и неуклюже опустилась на защищенные брюками колени.

― Мы плохо с тобой обращаемся, Лео. Прости меня. ― Она притянула его голову к своему железному торсу.

― Прощаю, ― пробормотал он. ― Я прощаю себя. Освобождаю без обвинения. Я сказал тряпичникам, вы не можете выпереть честного человека, сына честного человека, я сказал им, что делаю дело отца.

Сжав ладонями бессмысленно булькающую голову, Уна с презрением посмотрела на меня.

― И это несчастный, который совершил сегодня утром убийство, да? Скажи ему, Дональд, где был сегодня утром Лео.

Дональд с трудом проглотил слюну:

― Полиция?

― Близко к тому, ― сказал я.

― Он был в этой комнате. Всю ночь и все утро. Каждую ночь и каждое утро. Дюрано теперь нечасто выходит в свет.

― Заткнись, ты. ― Уна оставила своего брата и наскочила на Дональда. ― Брось свои шуточки, жирное рыло. Ты ему в подметки не годишься, даже такому. Тебе бы до сих пор выливать ночные горшки за шестьдесят в месяц, если бы не Лео Дюрано. Для тебя господин.

Он попятился от нее, покраснев и съежившись, как забитая мужем жена.

― Вы задали мне вопрос, мисс Дюрано.

― Заткнись. ― Она пронеслась мимо него, как маленький холодный вихрь, и вылетела за дверь.

Я сказал:

― Дональд. А в субботу вечером две недели назад Дюрано был в своей комнате?

― Я тогда отсутствовал. В субботу вечером мы обычно выходные.

― Мы?

― Я и Люси, но теперь она уволилась. За вчерашнее дежурство мисс Дюрано заплатила мне особо. Вчера его нельзя было оставить, он буйствовал.

― Вы идете? ― крикнула Уна с верхних ступенек лестницы.

Она привела меня в знакомую мне комнату с окном на море. Весь западный небосклон уже полыхал пожаром, пожиравшим края залива. Вдалеке, там, где берег изгибался, несколько пловцов качались, как спички, на кровавых волнах прибоя. Я сел в кресло у боковой стены, откуда можно было наблюдать за комнатой, дверью и окном.

Рассматривая комнату изнутри при дневном свете, я убедился, что она просторная и по‑старомодному красивая. Приведенная в порядок, она была бы вообще великолепна. Но ковры и мебель заросли пылью, повсюду валялись неделями не убираемые отходы: рваные журналы и скомканные газеты, сигаретные окурки и немытые тарелки. Ваза с гниющими фруктами кишела мушками. Вьющиеся растения поникли и засохли. С потолка свисали лохмотья паутины. Это была римская вилла, захваченная вандалами.

Уна присела за карточный столик у окна. Карты, которыми они с Дональдом играли вчера вечером, были раскиданы по всей столешнице вперемешку с картофельными чипсами. Тут же стояли два мутных стакана. Уна начала одной рукой собирать карты.

― Давно ли Лео лишился рассудка? ― спросил я.

― Какое это имеет значение? Вы знаете, что он не убивал Хейса.

― Хейс не единственный.

― Ну, Люси Чэмпион. Он не причинил бы Люси вреда. Они прекрасно ладили, пока она не ушла. Надо отдать ей должное, Люси была отличной сиделкой.

― Но вы не поэтому так жаждали ее вернуть.

― Разве? ― Ее усмешка была горькой, как полынь.

― Так с каких пор он невменяем?

― С первого дня этого года. Лео окончательно сошел с ума на новогодней вечеринке в «Дайеле».