― Она добавила еле слышно: ― И я хочу увидеть ее.
― Это вы сможете. ― Я показал ей тонированное стекло в двери, прозрачное только со стороны кабинета, и наушники, связанные с микрофонами в приемной. ― Вы останетесь здесь и будете конспектировать. Я ее сюда не допущу. Надеюсь, осложнений не будет.
― Мне не страшно. Я так долго жила под страхом, и вдруг он куда‑то делся.
Без восьми десять синий «шевроле‑седан» медленно проехал по противоположной стороне улицы в направлении Лос‑Анджелеса. Лицо женщины за рулем на мгновение озарилось фотовспышкой встречных фар.
― Это Бесс. Оставайтесь здесь и не подавайте признаков жизни. Держитесь подальше от окна.
― Хорошо.
Закрыв за собой дверь, я сбежал вниз по лестнице. Без двух минут десять «шевроле‑седан» подкатил с другой стороны и остановился у парапета прямо напротив парадного, у которого я ждал.
Тремя прыжками я пересек тротуар, дернул на себя дверцу машины и наставил на женщину револьвер. Она завела мотор. Я выдернул ключ из зажигания. Она попыталась вцепиться мне в лицо. Я захватил и стиснул ее пальцы.
― Тихо, Бесс. Ты попалась.
― Да мне не впервой. ― Она звучно вздохнула. ― Только меня это не слишком колыхало, пока я не напоролась на тебя. Ну, парниша, что теперь?
― То же, что и раньше, только на этот раз ты мне выложишь все.
― Кто это сказал?
― Пять тысяч наличными.
― Ты что, передашь мне деньги?
― Когда заслужишь.
― И отпустишь?
― Если ты в этом деле чиста. К полиции нравов я отношения не имею.
Она наклонилась вперед, вглядываясь в мои глаза, как будто в их глубине скрывалось ее будущее. Я отстранился.
― Покажи деньги.
― Наверху в конторе.
― Тогда чего мы ждем?
Она вылезла из машины, ошеломляюще статная в желтом платье‑джерси с рядом золотых пуговиц сверху донизу. Обыскав ее на лестнице, я не нашел оружия, а только слегка обжег пальцы. Но в освещенной комнате я увидел, что она теряет свою красоту. Прошлое проступало на ее лице, как невидимые чернила. Пудра и помада, ядовито‑яркие под лампой дневного света, начали сохнуть и осыпаться. В порах носа собралась грязь. Разрушение шло в ней быстро, как будто утром она подхватила от мужа эту фатальную болезнь.
Бесс почувствовала на себе мой холодный изучающий взгляд, и ее рука автоматически провела по волосам, в которых иссиня‑черные пряди чередовались с зеленовато‑желтыми. Я догадался, что Бесс полдня травила их перекисью водорода, пытаясь восстановить свой облик перед дешевым гостиничным зеркалом. Мне стало интересно, что думает девушка за непроницаемым стеклом.
― Не смотри на меня, ― сказала Бесс. ― Сегодня у меня был тяжелый день.
Она села на стул у входной двери, как можно дальше от лампы, и скрестила ноги. Ногам‑то ничего не делается.
― Тяжелый день у тебя впереди. Рассказывай.
― Можно взглянуть на деньги?
Я сел напротив нее и выложил пять завернутых в коричневую бумагу пачек на разделявший нас стол. В настольную лампу был вделан микрофон, и я его включил.
― Тут пять тысяч, точно?
― Ты имеешь дело с честными людьми. Положись на мое слово.
― Что я должна тебе выложить?
― Все. Все, что тебе известно.
― На это ста лет не хватит.
― Неужели? Начнем с самого простого. Кто убил Синглтона?
― Его пристрелил Лео Дюрано. ― Ее затуманенный голубой взгляд вернулся к пачкам с деньгами. ― Теперь, я думаю, ты спросишь, кто такой Лео Дюрано.
― Мы встречались. Его послужной список мне известен.
Она не удивилась.
― Ты не знаешь Лео, как знаю Лео я. Глаза бы мои его не видели.
― Он привлекался за совращение малолетних лет десять назад. Малолетняя ― это ты?
― Ага. |