– Впервые в этом году, – сказал я, – буду есть хурму.

– Тогда загадай желание.

– В каком смысле?

Она изобразила досаду.

– Каждый раз, когда ты ешь какой-то фрукт впервые в этом году, нужно загадывать желание. Странно, что ты не в курсе.

Я раздумывал несколько секунд.

– Не могу придумать желание.

– Ну у тебя и жизнь, – сказала она, имея в виду либо что моя жизнь сложилась настолько завидным образом, что мне уже и желать нечего, либо что она столь безнадежно лишена радости, что исполнение желаний – роскошь, на которую не стоит рассчитывать. – Желание загадать нужно. Подумай хорошенько.

– Можно я передам его тебе?

– Мое желание уже исполнилось.

– Когда?

– В такси.

– И какое же?

– Короткая же у тебя память: чтобы ты пришел на обед.

– Ты потратила на это целое желание?

– Да. Только не заставляй меня об этом пожалеть.

Я промолчал.

По пути в винный магазин она сжала мою руку.

Я решил заглянуть к флористу неподалеку.

– Он будет рад цветам.

– Я уже много лет не покупал цветов.

Она машинально кивнула.

– Они не только для него, – сказал я.

– Знаю, – ответила она, нисколько не раздумывая и почти притворяясь, что не обратила внимания на мои слова.

Квартира ее отца оказалась пентхаусом с видом на Тибр. Он услышал, как поднимается лифт, и уже поджидал нас в дверях. Открыта была только одна створка, а потому протиснуться внутрь с собакой, тортом, рыбой, гребешками и шпинатом, двумя бутылками вина, моей спортивной сумкой, ее рюкзаком, моими цветами и пакетом с хурмой оказалось невозможно. Отец попытался освободить дочь от части пакетов, но она протянула ему поводок: собака узнала его и сразу же запрыгала, тыкаясь в него мордой.

– Он любит эту собаку больше, чем меня, – пояснила Миранда.

– Нет, не больше тебя. Просто собаку любить легче.

– Это слишком тонко для меня, па. – Миранда усмехнулась и не просто чмокнула его, но, продолжая держать пакеты, навалилась на него всем своим телом и расцеловала в обе щеки. Значит так, предположил я, она любит: неистово, без тормозов.

Оказавшись в квартире, она бросила пакеты, взяла мою куртку и аккуратно положила ее на подлокотник дивана в гостиной. Потом забрала мою сумку, опустила ее на ковер у дивана и взбила большую диванную подушку: на ней остался след от головы, которая, должно быть, лежала на подушке немногим ранее. По дороге в кухню Миранда поправила две картины, кривовато висевшие на стене, затем, открыв два французских окна, выходивших на нагретую солнцем террасу, посетовала, что в гостиной душно в такой прекрасный осенний день. На кухне она подрезала стебли цветов, нашла вазу и поставила в нее цветы.

– Люблю гладиолусы, – сказала она.

– А вы, значит, гость? – спросил ее отец вместо приветствия. – Piacere, – добавил он, а потом перешел на английский.

Мы пожали друг другу руки, замялись на пороге кухни, а затем принялись смотреть, как его дочь разворачивает рыбу, гребешки и шпинат. Она пошарила в ящиках, достала специи и сразу же зажгла зажигалкой газовую плиту.

– Па, мы выпьем немного вина, но тебе нужно решить, когда ты его будешь пить: сейчас или с рыбой.

Он задумался.

– И сейчас, и с рыбой.

– Ну началось, – вздохнула она с упреком.

Он притворился пристыженным, а потом раздосадованно бросил:

– Дочери! Что с ними поделаешь?.