Он притворился пристыженным, а потом раздосадованно бросил:

– Дочери! Что с ними поделаешь?..

Отец и дочь разговаривали в одной манере.

Потом отец проводил меня по коридору, увешанному фотографиями, на которых были изображены умершие и ныне живущие члены семьи: все они были одеты так официально, что я не смог узнать Миранду ни на одном снимке.

Сегодня на отце был разноцветный аскотский галстук под очень яркой розовой рубашкой в полоску и измятые синие джинсы, которые он, похоже, надел всего несколько минут назад. Зачесанные назад длинные седые волосы придавали ему характерный вид стареющей кинозвезды. Однако тапочки на нем были совсем старые, и ему явно не хватило времени побриться. Дочь поступила правильно, что позвонила предупредить его о приходе гостя.

В гостиной задержалась экономная элегантность датского дизайна, который вышел из моды несколькими десятилетиями раньше, но скоро уже вновь должен был стать предметом всеобщего увлечения. Старинный камин отреставрировали, чтобы он вписался в обстановку, но выглядел он пережитком былых времен из истории квартиры. На гладкой белой стене висела небольшая абстрактная картина, по стилю напоминавшая работы Никола де Сталя.

– Мне нравится эта картина, – сказал я, пытаясь завязать разговор и разглядывая при этом изображенный на ней пляж в зимний день.

– Ее мне подарила жена много лет назад. В то время картина мне не очень понравилась, но теперь я понимаю: это лучшее, что у меня есть.

Я догадался, что пожилой джентльмен так и не оправился от развода.

– У вашей жены был хороший вкус, – добавил я, уже жалея о том, что использовал прошедшее время, и не зная, не забрел ли на зыбкую почву. – А вот эти, – продолжил я, глядя на три изображения в тонах сепии, запечатлевшие римский быт в начале девятнадцатого века, – похожи на работы Пинелли, правда?

– Это и есть Пинелли, – сказал гордый отец, который, возможно, обиделся на мое замечание.

А я ведь чуть было не сказал «подражают Пинелли», но вовремя осекся.

– Я купил их для жены, но она ими не дорожила. Поэтому сейчас они живут со мной. Потом – кто знает. Может быть, она их заберет. У нее в Венеции своя успешная галерея.

– Благодаря тебе, па.

– Нет, благодаря ей и только ей.

Я пытался не выдать своей осведомленности о том, что жена его бросила. Но потом он, видимо, догадался, что Миранда рассказала мне об их браке.

– Мы остались друзьями, – пояснил он. – Может, даже близкими друзьями.

– И у них, – добавила Миранда, протягивая нам по бокалу белого вина, – есть дочь, которую оба пытаются перетянуть на свою сторону. Я налила тебе меньше вина, чем нашему гостю, па, – сказала она, подавая ему бокал.

– Понимаю, понимаю, – сказал отец, коснувшись ладонью щеки дочери, и его жест был исполнен необычайной любви.

Ничего удивительного. Она внушала любовь.

– А вы ее откуда знаете? – спросил он у меня.

– На самом деле я ее вообще не знаю, – признался я. – Мы познакомились сегодня в поезде, в общем, меньше трех часов назад.

Мне показалось, что отец несколько растерялся и неловко пытается это скрыть.

– И что…

– И ничего, па. Этого беднягу подвел сын, не встретил с поезда, и я так его пожалела, что решила приготовить ему рыбу и накормить его овощами (может быть, и вялый puntarelle, спаржевый цикорий, который я нашла у тебя в холодильнике, пойдет в дело), а после отправлю подобру-поздорову в отель, он ведь ждет не дождется, когда можно будет прилечь отдохнуть и умыть после нас руки.