Каргин хмыкнул.

    – Что из-за трупов переживать, майор? Война, дело обычное! Ну, сдерешь с нанимателя неустойку…

    – Я с тебя шкуру сдеру. Завтра, - пообещал Кренна и отключился.

    – Не выйдет, замысловатый ты мой, - пробормотал Каргин. Злость придала ему сил, и он, переставляя ноги, продолжал бубнить под нос, будто споря с невидимым оппонентом: - Не выйдет, гнида… Думаешь, напугал? Козлами своими да вертушками? Козлы, они и есть козлы, хоть с рогом, хоть с помелом… Да и мы теперь не безрогие, - он нежно погладил ствол винтовки. - Вот завтра и пободаемся… Будет тебе фитиль в афедрон, а с ним - Бородино и Курская дуга!

    Солнце село, когда он вышел к дороге, к последнему участку серпантина перед пальмовой рощицей. Недели не прошло, как мчались тут с Нэнси на резвых скакунах… И где теперь те скакуны? Вороная кобылка, мышастый мерин… Катают, видно, старого Патрика в аду, от сковородок до смоляных котлов…

    – Хай! - хрипло окликнул Каргин. - Томо-сан, ты здесь?

    Ему вдруг сделалось совсем плохо. Он привалился к придорожной пальме, спустил с плеча винтовку и стоял, покачиваясь и наблюдая, как приближается темный расплывчатый силует. Контуры этой фигуры никак не желали становиться резкими, то ли по причине наступавшей темноты, то ли потому, что все перед глазами Каргина плавало и дрожало. Смутные очертания скал сливались с фиолетовым небом, деревья прыгали взад-вперед как новобранцы под пулями, и в такт их беспорядочным скачкам ощутимо подрагивала земля, будто древний вулкан пробуждался от тысячелетней спячки, готовясь выплюнуть огненный лавовый язык.

    "Устал, черт, - подумалось Каргину, - крепко устал…"

    Он начал сползать на землю, но сильные руки Тома подхватили его.

    Глава 12

    Иннисфри и другие места; 23 июля, вечер

    Мнилось ему, будто опять валяется он в лагере сандинистов, с пулей в плече и с лихорадкой, и все кругом не реальность, не так, как положено быть, а лихорадочный бред: вместо больничной палаты, койки и белоснежных сестричек - дырявый тент, растянутый меж трех деревьев, подстилка из мха под задницей, а перед глазами - чья-то усатая смуглая рожа со свернутым набок носом. Рожа склонялась над ним, разевала щербатую пасть, обдавала запахом чеснока и рома и дергалась туда-сюда - похоже, ее владелец с неодобрением мотал головой. По временам к первой роже добавлялась вторая, с сивой лохматой бородой; они рассматривали Каргина и совещались на каком-то языке, не русском, но вполне понятном.

    – Не выживет, - утверждал Свернутый Нос.

    – Выживет, - возражал Сивобородый.

    – Заражение…

    – Дьябло! Какое заражение? Лихорадит от раны…

    – Знаешь, чем лихорадка кончается…

    – Ничего! Молодой, сильный!

    – Молодому тоже лекарство нужно.

    – Нет лекарства. Ромом промывай. На рану - ром, внутрь - ром…

    – Ромом, команданте, парня не вылечишь. Везти его надо.

    – Сможем, увезем. Нельзя сейчас.

    – Знаю, что нельзя. Помрет…

    – Не помрет.