Стеклянная дверь распахивается, и в комнату, где мы беседуем, буквально врывается супруга Георгия Степановича:

– Жора, старый дурак! Зачем ты все это журналисту рассказываешь? Хочешь, чтоб тебя в 90 лет опять посадили?

– Лида! – возмущенно кричит Жженов. – Лида-а! Нельзя всю жизнь бояться! Нельзя, хватит уже! Хватит!

Выпроваживает плачущую жену, успокаивается.

– Помню, очередную короткую ссылку перед третьей по счету отправкой на Колыму, в лагеря, я отбывал в Норильске, – рассказывает артист. – Ну, ссылка – это, конечно, чуть ли не рай по сравнению с каторгой на приисках. А все ж таки кормиться как-то надо. На работу нигде не берут, хоть и не хватало там рабочих рук. И вот как-то иду по улице, навстречу – Кеша Смоктуновский. Я ему: что, мол, Кеша, и тебе «лапти сшили»? А он в ответ: нет, просто я хитрый, решил тут, в Заполярье, перекуковать лихолетье. Сам приехал, добровольно. Уж дальше-то, как говориться, не сошлют. И правда: в Норильске дышалось намного свободнее, чем в столицах, здесь мы меньше оглядывались и меньше боялись что-нибудь не то ляпнуть.

Смоктуновский научил Жженова, как всегда иметь кусок хлеба. Он-то, Смоктуновский, устроился в Норильске фотографом в местное ателье. Обучил этому делу Георгия Степановича, стал подбрасывать ему частные заказы: детишек поснимать на память, всякие семейные торжества… И, надо сказать, эта новая профессия оказалась надежным подспорьем в обретении куска хлеба.

Годы спустя, в конце 50-х, когда Жженов приехал в Москву устраиваться в театр имени Моссовета, он (опять-таки случайно) повстречал Смоктуновского. Пошли в ресторан – отпраздновать встречу.

– И тут я обнаружил, что не могу как следует поесть, от души, – сожалеет Георгий Степанович. – Чуть-чуть перекусил – и все, не лезет в меня больше! Навсегда отучил меня Хозяин много есть. Особенно – мясного. Ну и слава Богу, так-то оно здоровее.

На склоне лет выделили Жженову дачный участок в Жуковке – самое престижное место подобрали всенародно любимому артисту!

– А когда я пришел в Моссовет окончательно оформлять участок, мне там и говорят: конечно, хорошее место, только ведь там за каждым деревом гэбист прячется… Вам, Георгий Степанович, еще не надоело? Я как услышал это, так сразу отказался от Жуковки. Взял участок под Икшей, во «вдовьем поселке» летчиков-испытателей. И первым делом принялся строить себе баньку: добротную, по всем правилам и традициям народным. За семнадцать лет лагерей и ссылок так намерзся, что все никак не могу отогреться.

А под конец артист вспомнил еще одну историю из далекого прошлого.

– В 46-м меня в первый раз ненадолго освободили, и я поехал в Москву, – вспоминает Георгий Степанович. – В поезде познакомился со старшиной, возвращавшимся из Манчжурии. Стали играть в карты, и к утру я выиграл у него «много километров» талонов на хлеб, селедку, сахар. Ну, и денег прилично. Мне совестно стало, думаю, нельзя так, ведь совсем голым человека оставил. Подхожу к нему и говорю: слушай, старшина, деньги я возьму, а талоны забирай обратно. А он мне: «Дурак! Талоны-то и есть самое главное. А обо мне не беспокойся, я же там завскладом был». Я сразу: ну, раз так, давай еще играть! И снова мне повезло. Так что в Москву я приехал не пустой.

В столице я пошел искать старых друзей – Колю Крючкова, Петю Алейникова. Крючков был в отъезде, где-то на съемках. Алейников лечился от запоя в закрытой клинике… Теща его меня спровадила с глаз долой.

Жженов наудачу забрел еще к одному старому другу-артисту. Видит – в страшных условиях живет семья, у них недавно родился ребенок, кормить нечем… Холод, голод.