– Мы с ним шли в ларек и отоваривали талоны «из половины» – ну, то есть, половину нам, половину – ларечнику. И он не задавал лишних вопросов, откуда, мол, такие бесконечные рулоны талонов. Брали шоколад, селедку, мясные консервы… Даже оливки, мидии в банках – вот как!

Когда в 54-м Георгию Степановичу дали ознакомиться с его делом, он узнал, что был репрессирован по доносу того самого друга-артиста, которого он в 46-м спас вместе с семьей от голодной смерти. Горько ему было читать эти строки, но Жженов после колымской каторги перестал осуждать кого бы то ни было за проявление слабости, трусости, предательства. Бог им всем судья… Потому-то до самой своей смерти Георгий Степанович так и не назвал фамилии доносчика. Мне – сказал, но строго-настрого запретил упоминать хоть в печати, хоть в разговорах имя этого человека.

Известного всей стране, даже культового артиста, между прочим…

Если внимательно сопоставить факты, изложенные в этом тексте, то и вы, уважаемый читатель, поймете, кто был тем завистником, написавшим на Жженова ложный донос.