Как это все могли допустить? Как?

Гард не хотел, боялся признаться себе, что на все эти вопросы существует только один вразумительный ответ: его вовлекли в некий эксперимент, смысла которого он понять не может.

А из этого следовал едиственный, и весьма неприятный, вывод: надеяться ему придется лишь на самого себя. Если бы его хотели спасти с Земли, давно бы спасли. Значит, не хотели.

Гард оглянулся зачем-то, и тут же получил кулаком в лицо.

— Смотри вперед, Бог. Товарищей своих ждешь? Бросили тебя твои товарищи! Там, где прошли воины Римской империи, больше никому делать нечего.

Печально, но римский командир был прав: товарищи его бросили. Ради какого-то там эксперимента, или случайно, или в связи с неполадками в машине... Это неважно.

Бросили.

Он — один в первом веке нашей эры. И надеяться может только на самого себя.

Даже если в конце концов из будущего к нему прилетят, это будет чудо. А на чудо надеться нельзя.

На себя — можно. На чудо — нет.

Итак, что он может сделать в этой идиотской и становящейся все более трагической ситуации?

Первое: он должен сбежать. Как это сделать — неясно, но очевидно, что сбежать необходимо. Еще не хватало испытывать на себе древнеримские пытки.

Если молоденький римлянин всерьез верит, что Гард Божий посланник, он обязательно поможет.

Второе: нужно обязательно забрать свой комбинезон. Встать в этой пустыне и нажать сигнал маяка.

Ну не посмеют они бросить своего товарища, который будет долго звать на помощь!

А если это сбой в технике? Тогда починят и прилетят на его зов.

Как всегда после выработки плана, комиссару стало жить чуть легче. Надежду в жизни дает только перспектива — это Гард знал хорошо. Появляется перспектива — появляется в жизни смысл.

Солнце уже почти совсем закатилось за бесцветные горы, но прохлада все никак не наступала. Слава Богу, есть не хотелось, — после тюбика не будет хотеться еще долго, а вот жажда мучила нестерпимо.

— Пить! — взмолился Гард. — Умоляю: воды... Один из воинов замахнулся — ударить, но старший

жестом остановил его...

Потом он отвел Гарда чуть в сторону, встал спиной к своим воинам, а комиссара заставил рухнуть на колени.

Старший мочился и с хохотом кричал комиссару:

— Пей! Ну что же ты! Пей, скотина! Будешь знать, как Бога из себя строить! Пей!

Солдаты вокруг хохотали.

И только в глазах молодого парня Гард прочел сочувствие. Мальчишка улыбался виновато, словно извиняясь за все происходящее.

«Он мне поможет, и все будет в порядке, — убеждал себя комиссар. — Я не для того родился, чтобы так бездарно погибнуть в это идиотское время в этой кретинской стране!»

Эта простая мысль почему-то его успокоила.

Когда вдалеке показалась очередная деревенька, Гард взмолился, чтобы они остановились там на ночлег. И Бог услышал его молитвы.

Комиссар лежал на земле и смотрел в небо.

Ночью в пустыне небо оказалось не черным, а темно-голубым. Вокруг — кромешная мгла, а наверху — темно-голубое небо. Небо в пустыне представлялось невероятно далеким: оно ничего не освещало. Синело себе в высоте, создавая неясную — а может быть, наоборот, слишком ясную — перспективу.

Воины легли в домах, а комиссара бросили прямо на песок. Рядом дремал охранник.

Если б надо было просто убежать, Гард давно бы прибил охранника его мечом, да и ищи ветра в пустыне!

Но надо было спасать комбинезон, без которого его, если и захотят, не найдут. А как спасать, если комиссар даже не заметил, в какой домик его отнесли?

Римляне выставили охрану: двое сидели около домиков и тоже дремали. Римляне ощущали себя в Иудее хозяевами и охрану выставляли, повинуясь скорее привычке, нежели здравому смыслу.