Сквозь толстый слой песка и камня Гард слышал удаляющиеся голоса.

Пустыня была голой, каменистой, в общем — отвратительной. Но, к счастью, недавняя буря насыпала на голое пространство кучи песка и камня.

Одна из таких куч оказалась довольно большой. В нее можно было зарыться, затихнуть и молить Бога о чуде.

Так комиссар и сделал. Тем более что иного выхода не было.

Откуда только силы взялись! Он мгновенно — ножом, мечом, руками — вырыл нору в песочно-камен-ной горе, залез в нее и засыпал себя.

«Я уже заживо погребен, — подумал Гард. — Нехорошая метафора».

Песок забился всюду: в нос, в глаза, в уши... Голоса римлян затихли, но комиссар продолжал сидеть, опасаясь, что воины притаились в засаде.

Когда дышать стало совсем уже невозможно, Гард начал осторожно выбираться из укрытия.

Первые лучи солнца уже окрасили пустыню в неестественно красный цвет, пейзаж здорово напоминал марсианский. Было невероятно холодно. Солнце поднималось нехотя, лениво — кому охота утром вставать? И так же нехотя, лениво и постепенно теплело вокруг.

Надо быстро куда-то двигаться. Потому что очень скоро он начнет умирать от жары. Буквально умирать: без еды, без воды, одинокий путник, заблудившийся в пустыне.

Но Гарду не было страшно, ему было все равно. Он не знал, куда идти и что делать. План жизни не выстраивался.

Да и какой, собственно, мог быть план? Отыскать отряд римских безумных солдат и снова попробовать украсть у них комбинезон с помощью Корнелиуса?

Корнелиус вряд ли будет ему помогать, потому что чуда в его жизни так и не произошло. Да и потом, Корнелиуса, скорей всего, уже убили как предателя.

«Удивительное дело, — подумал комиссар, — я нахожусь в прошлом чуть больше суток. Два человека из-за меня уже погибли, а одного я сам убил. И при этом ничего хорошего не сделал. Совсем ничего. Виноват ли я? Да нет. Просто я — человек, который несет смерть. Очень скоро принесу ее себе самому. Вот и всё».

Так патетически комиссар не размышлял никогда. Видимо, солнце действовало. От его утренней лени не осталось и следа — шпарило все сильней. Пустыня была голой, как пустыня. Никаких укрытий. Гард понял, что скоро умрет от солнечного удара. Тоже, конечно, перспектива. Но безрадостная.

Радостной перспективы не отыскивалось. Комиссар шел просто так. Без цели и смысла. Шел, чтобы идти, а не сидеть. Потому что упасть в песках первого века нашей эры и ожидать, пока тебя поджарит солнце, было уж совсем нелепо.

Гард вспомнил лицо префекта... Когда он видел его? Позавчера? Кажется, что с тех пор прошла целая жизнь. Почему он так поступил с ним, верным комиссаром полиции? Ради чего бросил на смерть?

Вот ящерка побежала в свою нору. Ей хорошо: у нее здесь есть дом.

Вон мелькнул хвост змеи. Надо бы наступить на змею. Она ужалит. И конец.

Зачем змея? Сядь и жарься, как будто ты цыпленок табака.

Нет. Встать. Идти. Надо идти.

Зачем? Зачем идти? Чтобы не сидеть. Идти надо, чтобы не сидеть. И — хватит об этом.

Шаг. Еще один. Ноги горят. Голова пылает. Душа полыхает. Все горит, пылает и полыхает.

Выход есть? Хороший вопрос: есть ли выход из пустыни? Ответ: выхода из пустыни нет.

Как же нет? Есть! Это — выход в небо.

Интересно, на том свете я окажусь среди тех, кто умер в двадцать первом веке или в первом? Опять хороший вопрос.

Куда он идет? Зачем? Кто он такой вообще? Комиссар Гард, посланный в прошлое, чтобы выяснить, как, кто и для чего распял Иисуса Христа?

Ничего он не выяснит. Не успеет. Комиссар Гард провалил задание. Впервые в жизни.

Да и какой он, к черту, комиссар? Он — иудей, спасающийся из римского плена и погибающий в пустыне...

Он, комиссар Гард, иудей? Бред какой-то...