К четверти седьмого двадцатистраничный отчет был готов. В окне занимался рассвет.

Разнос был страшным.

– Как ты мог подвести под арест невиновного человека?! – брызгая слюной, орал Кормухин. – Мало ли у кого есть девушка по имени Варя и родственник дядя Коля! Разве это доказательства шпионской деятельности? Ты знаешь, что у него оказалось стопроцентное алиби?! И повторная экспертиза показала, что вероятность совпадения голосов не девяносто процентов, а всего десять…

Евсеев переступил с ноги на ногу. Он стоял посередине кабинета, и сесть ему никто не предложил. Кроме начальника отдела, за приставным столиком горбился его заместитель Валеев, сохраняя на азиатском лице выражение сочувственного нейтралитета. Впрочем, на той стороне лица, которая была обращена к Кормухину, наверняка играло негодование нерадивостью подчиненного.

– Ты убедил меня, что его вина доказана, а что теперь?! – продолжал кричать Кормухин. – Кто будет отвечать за незаконный арест?! Я? Нет, голубчик, ты за все ответишь!

Евсеев чувствовал себя полным идиотом. Всего несколько дней назад в этом же кабинете Кормухин требовал от него «прессовать Рогожкина по полной программе», «брать его за рога и крутить, пока не расколется», и точно так же орал, когда он пытался объяснить, что реальных доказательств вины полковника не собрано. Неделю назад начальник отдела был столь же искренне и глубоко убежден в виновности Рогожкина, как сегодня – в его невиновности. Может, у него раздвоение личности? Или раньше за столом сидел другой Кормухин – клон, подставленный инопланетянами или ЦРУ…

– Но я же предупреждал, что доказательств недостаточно, – попытался напомнить Евсеев. – А вы приказали не распускать сопли и не превращаться в адвоката… И вы сказали: «Рогожкин – тот самый гад и есть»…

И тут же понял, что сморозил недопустимую и дерзкую глупость.

Валеев насупился, сжал губы и покачал головой. Глаза Кормухина вылезли из орбит, он поперхнулся воздухом и из красного стал багровым.

– Так это… Так получается, я во всем виноват?!

В его голосе было столько обиды, негодования и возмущения, что Юра понял – полковник не притворяется: он на самом деле не помнит собственных просчетов и свято верит, что необоснованный арест произвел именно Евсеев! Но ведь совершенно очевидно, что оперработник только докладывает информацию, а оценивает ее, принимает решения и подписывает необходимые документы именно начальник отдела!

Без визы Кормухина материал никак не мог уйти к следователю, а Рогожкин – оказаться в следственном изоляторе! Это ясно всем, и в первую очередь самому Кормухину… Значит, он действительно страдает раздвоением личности… Но это же шизофрения. Как тогда его держат на службе? Театр абсурда! У капитана голова пошла кругом.

– Да, Евсеев, вижу, что мы в тебе ошиблись, – сокрушенно сказал Кормухин. – Передавай дело Кастинскому, а я доложу всю эту историю генералу. Посмотрим, какой ты капитан и старший опер. Лично мое мнение, что мы поторопились с твоим продвижением.

На негнущихся ногах Евсеев вернулся в свой кабинет. Коллеги оживленно обсуждали что-то, мгновенно замолчав при его появлении. Юра полез в сейф, вынул довольно толстую папку дела оперативной разработки и положил на стол перед Кастинским.

– Что это?! – вскинулся тот.

– Приказано передать, – убитым голосом пояснил Юра. Вопреки его ожиданиям капитан не обрадовался, а напротив – опасливо отодвинул папку.

– А зачем мне на шею бесперспективное дело вешать?

– Не знаю, – пожал плечами Евсеев.