В кирпичной комнатке справа внезапно раздался выдох, гул нарастающей энергии. Стрелка воздушного манометра пробежала по шкале.

– Теперь он ожил, – сказал Моффат.

Уэндалл пробормотал что-то и пошел по хорам. Старик последовал за ним.

– Что ты думаешь? – спросил он, когда они вошли в кирпичную комнату.

Уэндалл пожал плечами:

– Не могу сказать. – Он посмотрел, как работает мотор. – Воздушная струя, – сообщил он. – Движется благодаря воздействию электромагнитного поля.

Уэндалл прислушался:

– Звук вроде нормальный.

Он прошелся по маленькой комнатке.

– А это что такое? – показал рукой Уэндалл.

– Переключатели клапанов. Чтобы воздухопроводы были постоянно наполнены.

– А это вентилятор?

Старик кивнул.

– Хм… – Уэндалл повернулся. – На мой взгляд, все в полном порядке.

Они стояли, глядя вверх, на трубы. Торчащие над полированным фасадом, они походили на громадные золотистые карандаши в деревянной подставке.

– Большой, – сказал Уэндалл.

– Он прекрасен, – добавил мистер Моффат.

– Послушаем его, – предложил Уэндалл.

Они вернулись обратно к кафедре, и мистер Моффат сел за мануалы. Он потянул выдвижной рычаг и нажал на клавишу.

Одинокая нота поплыла по сумраку. Старик нажал на педаль громкости, и нота усилилась. Она пронзала воздух, звук скакал и переливался под куполом церкви, словно бриллиант, выпущенный из пращи.

Старик вдруг вскинул руку:

– Ты слышал?

– Что – слышал?

– Он вздрогнул, – сказал мистер Моффат.

Пока люди входили в церковь, мистер Моффат исполнял хоральную прелюдию Баха «Из глубины взываю я». Руки уверенно двигались по клавишам мануалов, длинноносые туфли танцевали по педалям, и воздух полнился живым звуком.

Уэндалл наклонился к нему и прошептал:

– Солнце все-таки вышло.

Над серебряной макушкой старика сквозь витражное окно просачивался солнечный свет. Радужной дымкой он повисал между рядами труб.

Уэндалл снова придвинулся:

– Звук, по-моему, совершенно нормальный.

– Вот подожди, – сказал мистер Моффат.

Уэндалл вздохнул. Подойдя к ограждению хоров, он взглянул вниз, на неф. Вливающаяся по трем боковым приделам храма толпа растекалась по рядам. Эхо производимого ею шелеста усиливалось и затихало, словно шорох насекомых. Уэндалл наблюдал, как люди рассаживаются на темно-коричневых скамьях. Надо всем и повсюду плыла музыка.

– Псс, – позвал Моффат.

Уэндалл развернулся и подошел к кузену:

– Что такое?

– Слушай.

Уэндалл наклонил голову набок:

– Не слышу ничего, кроме органа и мотора.

– Вот именно, – прошептал старик. – А мотора ты слышать не должен.

Уэндалл пожал плечами.

– И что? – спросил он.

Старик облизнул губы.

– Кажется, снова начинается, – пробормотал он.

Внизу закрылись двери. Моффат скосил глаза на часы, лежащие на пюпитре, потом кинул взгляд на кафедру, где уже появился священник. Он сделал из финального аккорда переливающуюся пирамиду звука, выдержал паузу, затем последовала модуляция меццо форте в соль мажор. Он сыграл начальную фразу из гимна «Восславим Господа».

Священник вскинул руки ладонями вверх, и паства с шуршанием и скрипом поднялась с мест.