Этот мальчик может скоро умереть от истощения и даже просто от страха. Он ничего не ест. Иногда проглатывает кусочек хлеба или откусывает конфету, но как только начинает жевать, лицо у него кривится и его сейчас же начинает сильно рвать. Я вообще ничего не понимаю.

Люк обнаружил твою сестру в спальне с перерезанным от уха до уха горлом. Судебный следователь Уилкс утверждает, что это сделано сильной уверенной рукой: рана глубокая и ровная. Мне ужасно не хотелось рассказывать обо всем этом, но, думаю, тебе лучше знать правду. Похороны состоятся через неделю.

Мы с Люком долго бродили вокруг дома, пытаясь поймать мальчика. Он быстрый как молния. Джим мечется в темноте и попискивает каким-то крысиным писком. Он показал нам зубы, когда мы наконец-то загнали его в угол с помощью фонаря. У него совершенно белая кожа, а от того, как он закатывает глаза и пускает изо рта пену, просто волосы дыбом встают.

В конце концов мы его поймали. Он кусал нас и извивался угрем. А потом совершенно затих, и мы понесли его, по выражению Люка, как бревно.

Мы принесли его в кухню и попытались накормить. Он не съел ни кусочка. Выпил немного молока, причем так, словно совершает большое преступление. А потом, через секунду, лицо у него исказилось, он раскрыл рот, и все молоко вышло обратно.

Он постоянно пытается от нас сбежать. Не произнес ни единого слова. Он только пищит и бормочет, словно болтающая сама с собой обезьянка.

Мы в итоге отнесли его наверх и уложили в кровать. Он окаменел, как только мы дотронулись до него, и я испугался, что у него вылезут глаза из орбит – так широко он их раскрыл. Челюсть у него отпала, он уставился на нас, словно мы чудовища или же пришли распороть ему горло, как его матушке.

В свою комнату Джим идти не хотел. Он визжал и бился у нас в руках, как пойманная рыбина. Упирался ногами в стену, пихался, вырывался, царапался. Пришлось надавать ему пощечин, тогда он снова вытаращил глаза и одеревенел, и мы внесли его в комнату.

Когда я раздел его, то оторопел так, как ни разу в жизни, Джордж. Этот парнишка сплошь покрыт шрамами и синяками, и на спине, и на груди, словно кто-то связывал и пытал его щипцами, или каленым железом, или бог знает чем еще. У меня мурашки пошли по коже от такого зрелища. Я знаю, поговаривают, вдова была несколько не в себе после смерти мужа, но не могу поверить, что такое сделала она. Это дело рук совершенного психопата.

Джим был сонный, но не смыкал глаз. Он все время оглядывал стены и потолок, и губы у него шевелились, словно он хотел заговорить. Джим низко и прерывисто застонал, когда мы с Люком направились к двери.

И не успели мы выйти в коридор, как он завопил во весь голос и затрясся на кровати, словно его кто-то душит. Мы кинулись обратно в комнату, я высоко поднял лампу, но мы ничего не увидели. Я решил, что мальчик помешался от страха и ему что-то мерещится.

Потом, как будто это было подстроено специально, в лампе кончилось масло, и мы вдруг увидели белые лица, смотрящие на нас со стен, с потолка и из окна.

Это был жуткий миг, Джордж. Ребенок орал во всю мочь, извивался, но не делал попыток убежать. Люк искал дверь, я старался нашарить в карманах спички, одновременно вглядываясь в эти кошмарные лица.

Наконец я нашел спички, зажег, и лиц больше не было, только половина одного лица на оконном стекле.

Я отправил Люка в машину за маслом. Когда он вернулся, мы снова зажгли лампу, осмотрели окно и поняли, что лицо нарисовано краской, которая светится в темноте. То же самое было с лицами на стенах и потолке. Хватило бы, чтобы напугать до полусмерти и взрослого, подумать только, что кто-то мог сделать такое с комнатой маленького мальчика.

Мы перенесли его в другую комнату и уложили в постель. Он заснул, вскрикивая и бормоча что-то, чего нельзя было разобрать. Мы вышли, и я оставил Люка сторожить в коридоре перед дверью в комнату. А сам отправился осмотреть дом еще раз.