– Как долго это продлится, по-твоему? – спросил он с усмешкой.

– Надеюсь, недолго.

Он поцеловал меня в губы, но не как в тот раз, после эпизода возле Пасквино, когда он прижал меня к стене на Виа Санта-Мария-дель-Анима. Я мгновенно вспомнил вкус его поцелуя. Я даже не осознавал, как он мне нравился или как мне его не хватало. Нужно добавить еще один пункт к тому списку вещей, которых мне будет не хватать, прежде чем потеряю его окончательно. Я уже было собрался вылезть из-под одеяла.

– Я не могу, – сказал он, отодвигаясь подальше.

– Я могу, – отозвался я.

– Да, но я – нет.

Должно быть, мой острый ледяной взгляд сказал ему, как я зол.

– Больше всего я хотел бы раздеть тебя и не отпускать. Но я не могу.

Я обхватил его голову ладонями и держал ее.

– Тогда, возможно, тебе не стоит оставаться. Им известно о нас.

– Я уже понял, – сказал он.

– Как?

– По тому, как твой отец разговаривал со мной. Ты счастливчик. Мой отец упрятал бы меня в исправительную колонию.

Я взглянул на него: Еще один поцелуй.

Я должен был – и мог бы – схватить его и не отпускать.

Утром наше общение стало официально-прохладным.

Кое-что еще произошло за ту неделю. Как-то после обеда мы сидели в гостиной и пили кофе, когда отец достал большой картонный конверт с шестью анкетами и паспортными фото каждого претендента. Кандидаты на следующее лето. Отец хотел узнать мнение Оливера, потом передал конверт по кругу – матери, мне, и еще одному профессору, коллеге по университету, заехавшему по этому поводу к нам на обед со своей женой, как и год назад. «Мой преемник», – сказал Оливер, кладя одну анкету сверху и передавая остальным. Отец инстинктивно бросил взгляд в мою сторону и тут же отвел глаза.

То же самое произошло почти ровно год назад. Павел, преемник Мейнарда, приехал к нам на Рождество и, просматривая файлы, особо порекомендовал кандидата из Чикаго – вообще говоря, он хорошо знал его. Павел и все присутствующие с воодушевлением отнеслись к преподающему в Колумбийском университете молодому постдоку, чьей специальностью были, подумать только, пре-сократики. Я тогда задержался дольше, чем следовало, на его снимке и с облегчением отметил, что ничего не почувствовал.

Вспоминая об этом теперь, я окончательно уверился, что все между нами началось в этой самой комнате, на рождественских каникулах.

– Так же выбрали и меня? – спросил он с той открытой, застенчивой прямотой, которую мать всегда находила обезоруживающей.

– Я хотел, чтобы это был ты, – сказал я Оливеру позже вечером, когда помогал ему загрузить вещи в машину за несколько минут до того, как Манфреди повез его на станцию. – Я позаботился о том, чтобы они выбрали тебя.

В тот вечер я пробрался в отцовский кабинет и нашел папку с прошлогодними анкетами. Отыскал его фотографию. Расстегнутый ворот, свободная рубашка, длинные волосы, облик кинозвезды, против воли застигнутой папарацци. Неудивительно, что я глаз не мог отвести. Я хотел вспомнить, что ощутил в тот день ровно год назад – ту вспышку желания, за которой немедленно последовал отрезвляющий страх. Настоящий Оливер и каждый последующий Оливер в купальных плавках разных цветов, или Оливер, лежавший обнаженным в постели, или облокотившийся на подоконник в римском отеле, заслоняли тот тревожащий и приводящий в смятение образ, который я нарисовал себе, впервые увидев его фото.

Я взглянул на лица других кандидатов. Вот этот вроде ничего. Я попробовал представить, как обернулась бы моя жизнь, появись в ней кто-то другой.