— Природу берегу, — объяснил майор. — Выбросим три вместо шести. Уже на миллиметр меньше загрязним среду.

— Мало что-то сегодня. Вместо шести… Вы по двенадцать штук за раз используете.

— Математика, — произнес майор глубокомысленно, глядя при этом на Олега, а следующую короткую фразу адресовал уже ему: — Видишь.

— Дай человеку пройти, — бросила буфетчица.

Майор, держа три стаканчика за край одной горстью, отступил, будто выполнил команду на плацу.

— Кофе? — Не ожидая ответа, Зоя потянулась к меньшему стаканчику.

— Два. — Кобзарь кивнул в сторону незнакомки. — Не видел ее тут раньше.

— Я тоже, — пожала плечами буфетчица. — Сидит скоро уже час.

— Одна?

— Одна. Ничего особенного. Что-то заказала, вышла, зашла… У нее проблемы, Олеж.

— Какие?

— Какие-то. — Зоя закончила делать первый кофе. — Хочешь, ты разберись.

— Почему я?

— Почему бы нет. Слышала, на войне был.

— Недолго.

— Без разницы. С девкой не то что-то, Олеж. Забрал бы ты ее отсюда.

Кобзарь совсем перестал что-либо понимать.

— Я тут к чему?

— Ни к чему, наверное.

— Наверное?

— Точно ни к чему. Но, Олеж, мы же люди свои. Разве нет?

— Мы тут все свои. — Он жестом показал на компанию за первым столом.

— Видишь. А она чужая. У девицы проблемы. Толчется тут, прячется от кого-то, не иначе. Вдруг найдут.

— Кто?

Зоя поставила второй кофе, легла грудью на стойку, дав этим понять Кобзарю — нужно наклониться ближе.

— Не знаю. Не мое дело. И не хочу, чтобы дело стало моим. Глаз у меня наметанный. С девкой что-то не так. Глядишь, завалится сюда какое-то одоробло. Начнут разборки, выяснять, кто кому чего должен. Убегает она от кого-то, разве не видишь?

— Перекинулся с ней парой слов на улице. Испуганной не выглядит. Немного наглой — есть такое.

— А наглость — она от страха! — Зоя перешла на громкий шепот. — Голос у нее дрожит. Олеж, я тут работаю скоро десять лет. До того — в другом месте. Но точно таком, если понимаешь, о чем я. Знаешь, сколько мне лет?

— Я не сватаюсь.

— У меня муж, зять и внуки, — прошипела она. — Слушай, я то и делаю, что разливаю водку людям. Не наливаю, именно разливаю, вот в такую тару. — Она с заметным отвращением кивнула на горку пластика. — Книжек не читаю, в газеты разве что-то заверну. Зато те, кто приходит ко мне, как книга открытая. Пусть впервые вижу того, кому лью, и никогда не увижу больше.

— К чему это все? — Кобзарь говорил, прикипев взглядом к девушке, которая и дальше старательно делала вид, что никого не замечает и ко всему равнодушна.

— К тому. Люди, Олеж, в таких местах пьют только по двум причинам: радость или горе. Даже они, — кивок в сторону постоянной группы, — никогда не просто так. У каждого чаще беда, чем счастье. Они не могут сидеть с горем сами, каждый со своим. Потому и держатся тут, что никто ни у кого ни о чем не спрашивает.

— Ты психолог, Зоя. Не знал.

— Теперь будешь знать. Говорю же: водку разливаю. У меня те психологи, из дорогущих больниц, могут поучиться. Курсы открою, еще и бесплатные. — И опять без перехода: — Случилось у девушки что-то.

— Пришла и водки заказала?

— Чаю.