В ушах продолжает звучать голос Орлы, и я ловлю себя на том, что снова и снова прокручиваю в голове все, что она говорила. И чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что она настойчиво вела меня туда, куда ей было нужно; она добилась своего, разговорила меня, и я в конце концов согласилась на встречу. Я очень недовольна собой: снова попалась в ее силки и становлюсь частью ее плана, но в то же время не знаю, что можно было с этим поделать. Она бы все равно не отстала от меня. Если бы я не ответила на вчерашний звонок, она бы позвонила сегодня, и завтра, и послезавтра, звонила бы до тех пор, пока бы я не сломалась. Теперь остается лишь терпеливо выслушать все, что она хочет сказать, и надеяться, что она снова исчезнет с моего горизонта, не причинив ни мне, ни моим близким никакого вреда. В одном я совершенно уверена: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она встретилась с Полом и с моими девочками, я отчаянно не хочу этого. У меня своя жизнь, неплохая, надо сказать, и для Орлы в ней нет места.

На обратном пути к машине останавливаюсь перед камнем на могиле матери Юана.

Морин Элизабет Макинтош

1927–1999

Возлюбленной жене, матери и другу

Меня снова поражает, как, впрочем, и всегда, одна мысль: это тире между двумя датами ничего не говорит о жизни, которую прожила эта женщина. Морин, или Мо, как все ее звали, воистину была земным воплощением самой идеи материнства; ее любили все без исключения, а вдобавок она принимала участие в моем воспитании не меньше, чем мои собственные родители. Мо родила шестерых детей – четверых мальчиков и двух девочек. Мои же родители в течение почти двадцати лет безуспешно пытались зачать ребенка, и у них получилось, только когда брак приблизился к концу второго десятилетия и никаких надежд на долгожданное дитя у них уже почти не осталось. Каждый месяц они ждали знака, а когда этого не происходило, предавались горестному отчаянию, посылая проклятия судьбе; жизнь их потеряла всякий смысл, говорила моя мать, и тогда, совсем уже расставшись с мечтами о ребенке, они с головой окунулись в работу: мать трудилась в университетской библиотеке, а отец плотничал в местной строительной фирме.

Мо со своим мужем Энгусом жили по соседству, их дети, здоровый, жизнерадостный выводок, частенько лазили через нашу изгородь, и эти вторжения не могли не влиять на жизнь моих родителей. Возможно, общение с соседскими ребятишками было для них неким утешительным бальзамом. С девочками моя мать частенько пекла вместе пирожные, а отец учил мальчиков работать с деревом, пользоваться электрической пилой, скреплять деревянные детали, шлифовать, делать скворечники, вырезать деревянные ложки, изготовлять вешалки и полки.

В такой вот атмосфере, когда родители уже совсем махнули на все рукой, на двадцать первый год их брака вдруг появилась на свет я. Но после всех этих бесконечных ожиданий, надежд, молитв и разочарований моя бедная мать вдруг обнаружила, что уход за ребенком требует слишком много сил и забот и она зачастую с этим просто не справляется. И вот так вышло, что, когда я наотрез отказывалась есть кашу или вместо горшка писала в трусы, Мо просто забирала меня к себе, и я оказывалась в чужом доме, окруженная толпой детишек. Меня сажали в детскую коляску к Юану, младшенькому, который был всего на три месяца старше меня, или совали в детский манеж на кухне, где Мо резала овощи, разделывала курицу и вела с нами бесконечные беседы.