* * *

Распахнулась дверь, и я, резко подняв голову, увидела Нейла. Его потемневший взгляд сначала на врача, потом на его пальцы, сжимающие мое запястье. Доли секунд, но они показались тяжелыми, как свинец или каменные глыбы, которые раскачиваются перед тем, как обрушиться камнепадом и забить насмерть. Пока не заметил поднос с лекарствами, и тяжесть пропала. Я почувствовала, как мелко дрожит рука доктора, и увидела капельки пота над его верхней губой. Он испугался. Панически. Он ощутил эту тяжесть вместе со мной. Словно по комнате пролетела смерть, отбрасывая невидимые тени.

Когда Нейл выгнал его, я успела заметить на лице лекаря облегчение.

А потом забыла обо всем, потому что он взял меня за руку и его взгляд изменился. Я никогда в жизни не видела такой метаморфозы. Словно в грозовой черной туче показался клочок ясного неба, постепенно очищая все пространство, и я задохнулась от того, что впервые увидела его глаза – настолько синими, светлыми, прозрачными. Присел рядом, а я не могу отвести взгляд. Я лечу вверх, в тот самый космос без дна. У меня дух захватывает от этого взгляда. Никто на меня так не смотрел. Никогда. Никто не умеет так смотреть, молча и в тоже время разговаривая взглядом настолько откровенно, что мне кажется, я чувствую, как слова скользят по обнаженной коже под одеждой, просачиваясь сквозь нее, чтобы дотронуться души.

Его пальцы касаются моей израненной руки, и если от прикосновений доктора я вздрагивала и кусала губы, то сейчас не чувствовала ничего, кроме появляющихся мурашек и электрических одиноких разрядов вдоль позвоночника. Каждое касание такое осторожное и в тоже время чувствительней удара хлыстом.

– Ненавижу, когда к тебе прикасается кто-то другой, малыш.

Накрыла его пальцы своими.

– Это не прикосновения. Касаешься меня только ты.

Сказала и замерла… словно это не мои слова. Словно они шли изнутри. Знакомые и такие неизвестные. Сердце забилось на несколько ударов быстрее. Мурашек стало в десятки раз больше. Мне казалось, что теперь воздух вокруг нас медленно электризуется.

* * *

Сердце в очередной сумасшедшей круговерти, заходится от восторга, снова срываясь на бег. Потому что это она сейчас касается меня, моего сердца.

Дикая жажда почувствовать вкус этих слов. Когда-то я знал, какими они бывают на моих губах. Сейчас она сама повторила их. Вспомнила… У слов не бывает срока давности. Они врезаются в нашу память и пускают там корни навечно. Со временем их заносит листва других фраз, значимых или совершенно незначительных, брошенных нами или сказанных нам другими, но сильным ветрам вполне под силу закружить засохшие листья и раскидать их в стороны, позволяя не просто вспомнить, а почувствовать. И если вы никогда не чувствовали слов любимого человека, то значит вас никогда и не любили.

Прижался губами к обожженной коже, выпивая навсегда её боль, сглаживая неровности, возвращая ей шелковистость, от которой у меня по телу проходила дрожь. Женщины куда больше боятся уродства, чем боли. Я не видел уродства. Я будто видел, как сгорают в языках пламени не её плоть, а признания.

– Мне кажется, так было всегда… Я люблю тебя.

Наверное, это одержимость – считать её раны своими главными трофеями в жизни.

Пусть она видит, как у неё на глазах они затягиваются, как новой безупречной кожей обрастает рука, пусть резко выдыхает, когда я целую последний ожог и порез, рваные края которого стягиваются, исчезая, словно их никогда и не было. Я хочу, чтобы она видела себя моими глазами. Хочу, чтобы видела, какая она красивая и соблазнительная на моей кровати, видела, как вздымается её грудь и ярким голубым светом сияют глаза.