– Красиво! – Лия выдохнула это слово. Первое за те полчаса, что мы стояли здесь. Повернулась ко мне лицом, улыбаясь: – Здесь невероятно красиво, Нейл: – Нахмурилась. – Я не могу вспомнить это место.

– Ты его не видела, малыш, – разворачивая её обратно, чтобы не пропустила то зрелище, которое я приготовил для нее. – Знаешь, что самое удивительное, Лия? Этот океан видели так мало Деусов… и лишь один маленький нихил. – Прижал её к своей груди, согревая.

Гигантская волна извивается, подобно змее, танцует совершенно дикий танец под громкие завывания ветра, выкидывая вверх брызги холодной воды и мелкие камушки.

– Он прекрасен.

– Он вызывает страх у любого, кто смотрит на него, малыш.

– Я чувствую его силу.

– Именно поэтому все остальные боятся его.

– Я не боюсь, – откинула голову назад, потираясь макушкой о мою грудь, – я чувствую, как меня тянет в него. Он настолько ужасен… в него хочется окунуться с головой. – Вода бьётся о землю с тихим стоном, подбираясь к нашим ногам. Лия делает безотчётный шаг вперед, позволяя ей лизнуть носки туфель.

– Он поклоняется тебе, любимая. Твоему бесстрашию.

– Я пытаюсь представить, как можно укротить такого зверя…

– И не можешь? – Она молча качает головой. – Это стихия, Лия. Нельзя укротить стихию, – заканчивая разговор. Моя девочка вздыхает, зная, что я понял её… Зная и принимая мой ответ.

Грустная улыбка, которую хочется стереть с её губ своими губами. Стереть навсегда, сменить на хриплые стоны. На тихое «Нееейл…», требовательная просьба, которую хочется слышать ещё и ещё. Пока могу слышать, пока могу дышать, пока не сошёл с ума от прикосновения холодных тонких пальцев к своей коже, от её рваных вздохов и собственной страсти, разрывающей, неудержимо и безумно нежной, когда ловлю её затуманенный взгляд.

Под громогласный шум океана, пляшущего свои безумные танцы, мы занимаемся любовью на самой границе мира. За той гранью, где исчезает всё, кроме чувств. Под пристальным взглядом серого горизонта, наблюдающего за каждым движением. Отдаваясь хаотичным прикосновениям ветра, остужающего кипящую лавой кровь.

Единственные, кому позволено наблюдать за нами, прикасаться к ней вместе со мной.

Это было наше счастье. Безудержное, словно порыв ветра, тяжёлое, словно капли дождя, оседавшие на голые ветви деревьев, мрачное, словно вечный туман над Единым Континентом, и неконтролируемое, словно волны океана, разбивающиеся о скалистую сушу.

По утрам я уезжал во дворец, на Остров, в лабораторию или на тренировочную базу нихилов, и каждый вечер возвращался домой. Я знал, что моя девочка не будет ужинать до тех пор, пока я не вернусь, несмотря на то, что питались мы абсолютно по-разному. Со стороны это могло выглядеть как театр. Я садился рядом, любуясь тем, как она аккуратно разрезает мясо и овощи, точно так же резал их, чувствуя к этой еде нет, не отвращение, а абсолютное безразличие. С таким же энтузиазмом я мог бы съесть, скажем, кусок резины. Клыки запросто прокусят её и прожуют, я проглочу, но не почувствую никакого удовлетворения. От еды. Скорее, от её понимающей улыбки и счастливого блеска глаз. Своеобразная игра в семейную жизнь, но когда твоя реальность похожа на кошмар, рамки игры становятся твоим собственным миром. И наш с Лией мир был на двоих. А его границы зависели только от нашего настроения.

Я понимал, что нельзя рисковать, понимал, что всплески активности порталов могут засечь работники Центра, предпочитал приводить в состояние негодности глушители, но всё же показать Лие, что переход – это не обязательно грязь и опасность, не обязательно вылазка в целях заговора, но и путешествие в наши собственные грёзы.