Вечером ко мне в комнату пришла Элла. Вообще-то, она меня днем избегала. Сама не знаю почему.

– Как дела? – спросила Элла, беспечно перебирая кремы на моем туалетном столике.

– Нормально, – ответила я.

– Как съездила?

– Нормально, – повторила я. Хотела спросить в свою очередь, почему Элла отказалась ехать в больницу. Но посмотрела на напряженное лицо приятельницы и передумала.

– Марью Гавриловну видела? – продолжала Элла свой странный вопрос.

– Видела.

– Что она тебе сказала?

Я немного помолчала. Так. Мухи должны быть отдельно, а котлеты отдельно.

– Что ты имеешь в виду?

Элла отодвинула от себя баночку с кремом и посмотрела на мне прямо в лицо. Ее глаза лихорадочно сияли. И вообще, она была ужасно красивая. Только красота эта была… не знаю, как сказать…

Безрадостная. Нездоровая.

– Это Стефан? – спросила Элла напрямик, в точности повторив мой вопрос Марье Гавриловне.

Я притворилась удивленной:

– В смысле?

– Отец Жениного ребенка Стефан?

Увильнуть было невозможно, но я попыталась:

– Спроси у Марьи Гавриловны…

– Нет, – отказалась Элла. – Я ей в глаза посмотреть не смогу. Ответь сама. Стефан?

– Да, – ответила я.

Элла захлебнулась сокрушительной новостью. Мне кажется, что она была к ней готова, но все равно новость ее ошеломила.

– Стефан, – повторила она убитым голосом.

Закрыла лицо руками и посидела так несколько минут. Потом отняла руки от лица и спросила с лихорадочной поспешностью:

– Она поправится?

– Никто этого не знает.

– И сделать ничего нельзя?

Я молча покачала головой.

– Знаешь, – сказала Элла вдруг. – Я бы его убила.

– Я бы тоже, – ответила я совершенно искренне.

– У меня странное чувство, – продолжала Элла, не слушая меня. – Такое ощущение, словно пелена с глаз упала. Мне теперь все время стыдно. Невыносимо стыдно. Перед всеми. Перед прислугой, перед соседями, перед собой, перед тобой…

Она посмотрела мне в лицо.

– Ты меня осуждаешь?

– Нет, – ответила я. – Кто я такая, чтобы тебя осуждать?

– Ты мужа не предавала, – сказала Элла. На ее щеках все ярче разгорался больной румянец.

– Ничего, у меня есть другие недостатки, – попробовала я перевести все в шутку. Уж очень мне не нравился лихорадочный блеск ее глаз!

Но Элла не поддалась на провокацию.

– Я дрянь, – сказала она неожиданно.

– Эля!

– Я хуже, чем дрянь.

– Прекрати!

– У меня такое ощущение, как будто я вся перемазана в чем-то липком и вонючем… Перемазана в Стефане…

Она посмотрела на меня и спросила:

– Я заболела, да?

– Нет, – ответила я очень твердо. – Ты поправляешься.

Она кивнула. Несколько минут мы сидели молча.

– Ладно, – сказала Элла и поднялась с места. – Пойду, попытаюсь поспать.

– Не казни себя, – посоветовала я.

– Не могу, – ответила Элла беспощадно. – У меня только сейчас глаза открылись.

– На что?

– На все, – ответила она загадочно.

И вышла из комнаты.

Следующий день прошел обманчиво спокойно. Разница была только в том, что Эллу с дочерью отвез в город не Толик, а Максим.

Толика бросили на техобслуживание машин. Он не удивился, а привычно взялся за дело.

Не удивилась и я.