– И этой навязчивой идеей стал Волик?

– Да. Она по нему с ума сходила. Караулила каждый его шаг, даже на гастроли пыталась с нами ездить. Сопровождала мужа, как собачка с чемоданом.

– Почему с чемоданом?

– Потому что багаж всегда носила она, – объяснила Екатерина Михайловна. – Волик шел впереди, налегке, как восточный мужчина, а сзади трусила Зина с поклажей.

– По-моему, он хорошо устроился, – заметил Саша.

– Не скажите. Зина требовала абсолютной верности, а Волик на такой подвиг не был способен. Понимаете, со временем атмосфера преклонения выдыхается, остается только скучная домашняя рутина. Волик просто не мог дышать этим отравленным воздухом. Он должен был непрерывно купаться в преклонении. А Зина пыталась загрузить его какими-то обязанностями: деньги зарабатывать, с сыном гулять, вовремя домой приходить, ходить с ней в кино, в гости… Он этого не умел и не хотел уметь. Волик был человек-праздник. Как только женщина переставала ему этот праздник обеспечивать, Волик немедленно находил другую женщину. Но возле Зины он продержался долго. Как сам говорил, «пробыл в рабстве десять лет».

– Почему?

– Боялся, – объяснила Екатерина Михайловна. – Тогда с разводами строго обстояло, тем более, если были дети. Волика могли уволить с работы, не пустить на гастроли… Зина ему постоянно грозила то месткомом, то профкомом, то партийным комитетом. Вот он и сидел у нее под каблуком, хотя внешне все выглядело наоборот: заботливая жена, носившая мужа на руках.

– И как же он осмелился ее бросить?

– Он уехал в другой город, – ответила Екатерина Михайловна.

– В какой?

– Не помню. В какой-то провинциальный.

Она приложила руку ко лбу.

– Самара, Смоленск…

– Саратов, – подсказал Саша.

Екатерина Михайловна отняла руку от лица.

– Да… кажется, – ответила она неуверенно. – Похоже, что в Саратов. Он познакомился с какой-то девушкой еще на гастролях. Ну, и переехал к ней. Можно сказать, просто сбежал от Зины.

– И бросил театр? – удивился Саша.

– Там тоже был музыкальный театр. И там, кстати, Волик играл главные роли. Такой сильной конкуренции, как в столице, у него не было.

– И как отреагировала Зина на его отъезд?

– Не знаю, – ответила Екатерина Михайловна. – Больше она в театр не проходила. Но, насколько я себе представляю ее характер, она наверняка стала считать его злейшим врагом. И наверняка не давала сыну общаться с отцом. Хотя не думаю, что Волик от этого страдал. Он не был слишком заботливым папочкой. У него вся любовь уходила на себя самого.

Она подумала и добавила:

– А жаль. У него был прелестный мальчик. Очень похожий на Волика. Такие же огромные синие глаза…

Она посмотрела на меня с интересом и сказала:

– Вот почему вы показались мне знакомой! У вас глаза как у Волика! Только у него глаза синие, а у вас…

Она наклонилась поближе ко мне. Вблизи я увидела, что кожа у хозяйки тонкая и сухая как пергамент.

– А у вас…

Она не договорила. Что ж, зрение у нее до сих пор прекрасное.

– А у меня контактные линзы, – ответила я весело. – Настоящий цвет – синий.

Екатерина Михайловна медленно откинулась на спинку кресла.

– Вы… не родственники? – спросила она.

– Нет, – ответила я. – Просто у каждого человека на этой планете есть двойник. Знаете? Немцы называют его «доппельгангер»…

Екатерина Михайловна улыбнулась. Улыбка вышла несколько натянутой.

– Да, вы похожи, – признала она.