– А ты не догадался? Ты не чувствуешь, к чему идет дело? Включи интуицию, Саша, и ты сразу поймешь, что происходит... – говорил ДК на фоне ровного сильного шума. Неужели он в семь утра развлекался с газонокосилкой?

– Все, мне некогда, – сказал ДК, – позвони мне в полдень, если будешь в состоянии... Кстати, со сломанной челюстью ты хорошо влип, поздравляю.

– Это как? Что значит – буду в состоянии? При чем тут сломанная челюсть?

– Ты все поймешь, – рев в трубке усилился, и я спросил:

– Это что у вас там, газонокосилка орет?

– Газонокосилка? Ага, она, родимая, – сказал ДК. – Запомни, в полдень.

На этом связь оборвалась. Я почесал в затылке, соображая, что бы могли означать все эти слова ДК, и объяснение напрашивалось очень простое и поверхностное: ДК боится, что мы вляпаемся в крупные неприятности, и советует переждать, пока все не утрясется. Но я помнил, что с ДК никогда ничего не бывает простым и однозначным, а значит, подоплека была сложнее. Оставалось надеяться, что в полдень ДК будет более разговорчивым.

Я вернулся в машину и стал ждать, когда проснется Тамара. Тяжелые грузовики въезжали на стоянку и выезжали с нее, ревели моторы, и я тут понял, что звук, бывший фоном голосу ДК в трубке, вовсе не был звуком работающей газонокосилки. Это было что‑то гораздо более мощное. Нечто вроде работающей турбины самолета.

Когда я это понял, мне вдруг стало так одиноко, как было одиноко, наверное, только первому человеку на земле. Одному на холодной неприветливой равнине.

5

– Вот уж кошмар так кошмар, – пробормотала Тамара, глядя в зеркальце и пытаясь сделать из своего лица что‑то более приятное. – Но это еще не самое страшное. Самое страшное было, когда я проснулась и не могла понять, где нахожусь. Какие‑то грузовики кругом... Я уж подумала, что убийцы добрались и до меня, и сейчас будут меня расчленять в этом диком месте...

– Веретенникова не расчленили, – сказал я и подсунул Тамаре газету. – Но лучше ему от этого не стало. Сейчас я говорил по телефону с ДК, он советует нам забраться в укромное место и сидеть там до лучших времен.

– А он не забудет нам сообщить, когда эти времена начнутся? – Тамара явно была не в настроении, и это усугублялось неудачной попыткой привести лицо в порядок в походных условиях. Раздосадованная, она бросила косметичку на сиденье. – Какое еще укромное место?! Ты видишь, во что я одета? Я по твоей милости в халате всю ночь пробегала! У меня на голове черт знает что! Мне нужно домой, мне нужно принять ванну, позавтракать, выпить чашечку кофе...

– У тебя дома нет кофе, – напомнил я. – И ДК сказал, что нам нельзя появляться у тебя дома.

– Это он из вредности. Он мстит нам за то, что я стащила у него дискету, вот и подбивает нас на всякие глупости...

– Про дискету он не сказал ни слова. Может, он и не заметил ее пропажи. Ну и не такая уж это глупость, учитывая, что все, кто был близок к твоему мужу, один за другим отправились на тот свет.

– Почему же он тогда не предложил нам отсидеться у него на даче? Вполне укромное и благоустроенное место.

– Потому что он сейчас не на даче, – сказал я, вспомнив рев самолета в трубке. – Он уехал. И мне кажется, это как‑то связано с дискетой и со всеми этими делами.

– Вот еще тоже! – надулась Тамара. – Обещал помочь, а сам...

– Он предпочитает, чтобы я сам находил решения.

– Ну так это ты, тебе полезны такие игры! А я? Я все‑таки женщина, я не хочу бегать за убийцами или от убийц! Меня нужно защищать, меня нужно лелеять.