Все в порядке, милые, не ссорьтесь,

над собой посмеиваться смейте.

Чтобы жить, нисколечко не портясь,

думайте о легкой, доброй смерти,

но всерьез ее не принимайте,

а с собою не играйте в прятки…

Стопочки повыше подымайте

и не беспокойтесь, все в порядке.

Глядя молча друг на друга, мы с ДС несколько мгновений простояли в немой сцене, словно у Гоголя в концовке «Ревизора», когда городничему и его свите объявляют известие о приезде Настоящего Ревизора… Иван Афанасьевич сцену прервал.

– К прочитанному стихиатрическое послемыслие родилось, вы позволите? Пушкину легкий отзвук…

Уходит все, что мило –

природа любит месть…

Но то, что где‑то было, –

то снова где‑то есть.

И сколько через точку

проходит плоскостей,

настолько нам отсрочку

дает Отец Вестей,

и смерть в припадке пьянства

о том заводит речь,

что время – лишь пространство

для бесконечных встреч.

– Это обнадеживает, Иван Афанасьевич, – произнес после паузы ДС. – Этому хочется верить. И как‑то верится даже, когда пьяная смерть дуреет и, как черепаха Тортила, выбалтывает свою тайну…

– Во‑во, старуху костлявую поить надобно чаще, добрее будет… Теперь ваша очередь, доктор.

Меня охватило волнение.

– Может, мне уже не надо, Иван Афанасич? Может, хватит уже?… Нам домой пора.

– Не мандражируйте, док, – непреклонно сказал ИАХ. – Тяните, или я потяну за вас…

– Ладно, будь что будет.

Я вскрыл своего тянитолкая и прочитал:

Альтерэго – что телега:

все свое – пихай в нее:

зов мечты, восторг побега,

боль души, позор, гнилье…

Только знай: цена вопроса

у телеги высока –

под колеса к ней с откоса

угодишь наверняка.

Разбегутся альтерэги

по лесам и по долам,

и останешься в телеге

сам с собою пополам.

– Намек понял, Иван Афанасич. Учту. Буду думать, куда поклажу свою пристраивать. Людей творческих и занятых грузить своими заморочками, действительно, небезопасно: того и гляди, в приступе вдохновения изобразит тебя каким‑нибудь персонажем, своих грехов и комплексов вдобавок к твоим понавешает или пошлет так далеко, что…

– Да полно, доктор, не шибко берите в голову. Дружеская подкавыка, не более. Я же, вы знаете, всегда готов своему пациентскому предназначению соответствовать, лишь бы горючего хватило…

Совершив опрокидон на посошок, Иван Афанасьевич чуть насупился и сказал:

– Ну с Богом, тяну и я свой жребий…

Взял крайний пирожок – тот, что лежал в самой нижней части вопросительного знака, в его точке. Формы самой простой – колобок. Прочитал:

Кредо жаворонка

в прыжке возвышенном

про небо спеть

побыть услышанным

упасть

опять взлететь

в безмолвии

со всех сторон открытом

совсем чуть‑чуть

побыть забытым

– Жаворонка живого кто‑нибудь видел‑слышал из вас? – спросил Иван Афанасьевич.

– Я слышал однажды, – сказал ДС, – когда на велосипеде ехал полевой тропкой; но увидеть не удалось, где‑то он высоко порхал, солнце мешало…

– А я наоборот, видела жаворонка висящим над полем, крылышки так быстро двигались, что похожи были на полупрозрачный веер, но пения никакого не было слышно. Потом камнем вдруг – вниз…

– Эта песня его, Оленька, и была главная: внезвуковая, запредельная песня, молитва о жизни.