Твою мать!

Он, как мальчишка, запутался в платье. Где у него, дьявол, застежка?! Похоже, ее нет. Значит, надо снимать через голову. Он задрал платье до талии. Бедра — пиздец, какой изгиб. Ослепнуть можно.

— Булат, не надо… — послышался тихий вздох.

Самое время, блядь. Самое время говорить «Нет».

Он резко двинул ладонью по бедру, так, что она не успела свести ноги. Нырнул пальцем под бежевые простые трусики. Там было влажно. Не мокро, но уже влажно. Он двинул пальцами. Гульнара всхлипнула. Он наклонился к ее лицу. Она замерла под ним, опираясь на локти.

— Ты уверена? Уверена, что не надо?!

Она смотрела на него глазами, распахнутыми до пределов возможного для человеческого лица. Огромными. Бездонными совершенно. Упругая девичья грудь в прозрачном бежевом кружеве быстро поднималась и опускалась. Сквозь кружево просвечивали темные соски. Булат шевельнул пальцами.

— Булат, пожалуйста…

Если под тобой полуобнаженная девушка, твои пальцы внутри нее, чувствуют влагу, а она шепчет тебе «Пожалуйста» — то отказать невозможно.

Он торопливо раздевал ее — стянул через голову платье, щелкнул застежками лифчика, стянул трусы. Гульнара не принимала в этом никакого участия. Только глазами хлопала и губы то и дело облизывала.

Он подтянул ее к себе за бедра, развел. Мелькнула мысль о презервативе, но Булат от нее отмахнулся. Беременность уже есть, а что до болезней… С ним творилось что-то странное, и Булат не мог, никак не мог представить Гульнару источником какого-то заболевания из тех, что можно получить от невоздержанной половой жизни. Нет. Только не она.

А самым главным было адское подростковое нетерпение. И все эти мысли пролетали где-то на периферии, пока он смотрел на ее обнаженное и совершенное тело — упругие круглые груди с яркими темными сосками, плоский живот, красивые бедра и припухшая гладкость между ними.

Какая же ты… Ну почему ты… Дурак, надо было тогда соглашаться, когда Ватаев предлагал… А теперь…

А теперь не остановиться. Булат притянул ее к себе, рывком взял.

И охренел.

Он уже влетел, ворвался в ее тело, совсем, до упора. И потом, спустя пару секунд его нагнало ощущение преграды, которую он порвал. Ощущение четкое, но совершенно запоздалое.

Но этого же не может быть. Это же означает, что Гульнара… девственница?!

Он резко подался назад, сел, завалился на пятки. И охренел еще раз.

На члене кровь. На ее бедрах кровь. Даже на простыне под ней — кровь.

Тяжело, будто преодолевая огромное сопротивление, он поднял взгляд, скользя по все тому же обнаженному совершенному девичьему телу. Только теперь от возбуждения не осталось и следа.

У нее все те же распахнутые на половину лица глаза. Только они блестят так, будто полны слезами. Учитывая все только что произошедшее, эти слезы не удивительны. Но, как, черт подери, это все объяснить?!

— Ты девственница?!

Гульнара шмыгнула носом.

— Кажется, уже нет.

— Но… Но как ты тогда могла быть беременной?!

— Именно это я и пыталась тебе сказать. Я не беременна.

* * *

Когда Гульнара только вошла в его дом, он поил ее лимонадом. Теперь же собрался поить чаем. Булат поймал себя на том, что суетится, что ему вообще не свойственно. Торопливо заваривает чай, что-то выставляет на барную стойку: какие-то конфеты — откуда взялись?! — выпечку, шоколадку, блюдо с персиками. Как будто это самое необходимое сейчас — заставить весь стол всевозможными тарелками.