|
Не понятно? – Двадцать тысяч… – Ливров? – Двадцать тысяч франков… Сорок… Пятьдесят? Он пожал плечами и выбил трубку на ковер впервые со дня приезда в «Эксельсиор». – Да что вы? Нет! Нет! Что мне с ними делать… Послушайте, вы мне только скажите, соответствует ли моя история истине или нет… Больной, заколотый морфием Жан, или как его там, стал вашим любовником… Вы знакомитесь с господином Сафтом, он объясняет вам, какую выгоду сулит вам этот студент… Тогда, вместо того чтобы сделать все как положено, а именно: запереть вашего Жана в какой нибудь незаметной квартирке в Париже, вы придумываете этого господина Оуэна, снабжаете его фальшивыми шведскими документами, париком, серым костюмом, загримировываете его и, чтобы скрыть изъеденные кислотой руки, напяливаете на него эти кошмарные перчатки. Все это, видите ли, отдает самодеятельностью… И я уверен, что Сафт не раз говорил об этом. Но вы оказываете ему услуги, то есть исполняет это Жан Оуэн, который смывает надписи на его чеках или векселях и к тому же искусно подделывает подписи… Я готов поставить сто против одного, что вы стали любовницей этого Сафта и что Жан узнал об этом. Держу пари, что он угрожал донести на вас в полицию, если вы не прекратите его обманывать. Тогда вы решили его устранить… Хитрюга Сафт уехал первым, предоставив действовать вам. Сошел в Лионе из лондонского самолета и отправился в Женеву… Вы занялись декорациями… Вы решили, что чем таинственнее будет выглядеть преступление, тем труднее его будет раскрыть. Прежде всего, убить своего любовника не в гриме Оуэна, а в его собственном обличий… Придуманная вами ванна в шесть часов утра – следующая ошибка. Кто же в это время принимает ванну? Только тот, кто рано встает или очень поздно ложится. Тогда как Оуэн поднимался поздно и ложился рано. «Чем он занимался у себя в номере до шести утра?» – спросил я себя. Со стороны могло показаться, что она смирилась. Она сидела не двигаясь, уставившись не мигая в глаза Мегрэ. – …Потому что насильно раздеть кого либо и отнести в ванну – не просто… Всю ночь Оуэн, как обычно, работал. Быть может, я здорово ошибаюсь, но, похоже, чтобы облегчить себе задачу, вы значительно увеличили ему дозу морфина… Когда он уже лежал в ванне, вам не составило труда… Ну, об этом сейчас не надо. Грязная история! А дальше вы перестарались! Разговор в 9 утра у двери! Стекло! Письмо в Ниццу! Парик, перчатки, грим, которые вы забрали с собой, стараясь создать впечатление, что преступником был несуществующий господин Оуэн. Вы проиграли, бедолага! – Он вздрогнул, пораженный своей последней репликой и, главное, тоном, каким она была произнесена. Спустя столько лет он остался таким же, каким был в конторе (так называли они между собой набережную Орфевр). Слова его прозвучали настолько веско, что ей и в голову не пришло все отрицать. Она прошептала, инстинктивно протягивая ему руки, как делают преступники, пойманные на месте преступления: – Вы арестуете меня? – Арестую? Даже не собираюсь… – Но что тогда?.. – Да ничего! Казалось, он не меньше ее сбит с толку дурацким финалом этой напряженной беседы. – Но… – начала было Жермена. – Что «но»? Не хотите же вы в самом деле, чтобы я арестовал вас, не будучи полицейским? – В таком случае… – Нет! И не рассчитывайте скрыться! Один инспектор ожидает вас на четвертом этаже, другой – в холле… – Можно мне вернуться к себе? – Зачем? Смотря ему прямо в глаза, она ответила с рыданием в голосе: – А вы не догадываетесь? – Ступайте! – вздохнул он. |
