|
Он заворчал, оторвал голову от подушки, впитывая все эти шумы, сливавшиеся в симфонию Dolce far niente , но один звук, более громкий, как бы солировал. – Войдите! – крикнул он, наконец различив какое то странное позвякивание у двери. И вновь через минуту: – Это вы, господин Луи? – Я разбудил вас? Сожалею, что прервал ваш сон. У нас произошла совершенно жуткая история… – Вас не затруднит поднять штору? И сразу же увидел море, голубое, как на акварелях, с белой яхтой на горизонте и глиссером, выписывавшим круги в бухте, жужжа как огромный шершень. – Вы не дадите мне стакан воды? От сиесты после доброго обеда у него пересохло во рту. – Как вы сказали, «жуткая»? – В отеле совершено преступление. Господин Луи, человек интеллигентный, изысканно воспитанный, со своими темными усиками и тонкой улыбкой, никак не ожидал от комиссара Мегрэ, вернее отставного комиссара Мегрэ, реплики, произнесенной как бы во сне: – Да бросьте! – Преступление, и самое загадочное. Виною ли тому состояние полусна или в глубине души Мегрэ восставал против окружающей его роскоши и элегантности, но с той же пошлой интонацией он пробормотал: – Э э, ладно, старина… – Речь идет о некоем господине Оуэне… – А скажите, Луи, вы вызвали полицию? – Только что приехал дивизионный комиссар. С минуты на минуту должен прибыть следователь… – Ну и?.. – Не понял… – Вот что я хотел спросить, Луи. Когда вы путешествуете и останавливаетесь в отелях, разве вы раздаете ключи постояльцам и относите им почту? При этих словах он поднялся, взлохмаченный, взял трубку, набил ее, нашарил ногой одну голубую домашнюю туфлю и встал на четвереньки, чтобы выудить из под кровати другую. – Я думал, что это вас заинтересует, – обиженно ответил господин Луи. – Меня? Вовсе нет… – Досадно… – Понятия не имею почему. – Потому что я уверен, что полиция ничего не сможет сделать, что только вы способны раскрыть тайну… – Что ж, тем хуже для нее! – Вы даже не спросили, кто такой господин Оуэн… – Да мне абсолютно все равно. – Вот и хорошо, ведь этого не знает никто. Услышав это, Мегрэ, изо всех сил старавшийся поймать концы подтяжек, болтавшихся за спиной, хитро глянул на господина Луи. – Как же! Так таки никто и не знает? – Лично я думал, что он швед. По крайней мере, похож. Тем более что, заполняя карточку, он записал именно эту национальность. Вы ведь знаете, что в отелях такого класса, как наш, паспортов не спрашивают и каждый пишет кто во что горазд. Теперь номер господина Оуэна обыскали, но никаких документов не обнаружили. Консул шведского посольства – он живет неподалеку от «Эксельсиора» – утверждает, что действительно существовал такой Эрнст Оуэн, но десять лет назад скончался. Мегрэ почистил зубы, снова взял трубку, прошелся по волосам мокрой расческой. – Зачем вы мне все это рассказываете? – Просто так. Представляете, этот самый Эрнст Оуэн поселился у нас три недели назад в сопровождении медсестры, самой прелестной девушки из тех, что мне доводилось видеть, – а со своей профессией, поверьте, я их повидал! Мегрэ выбирал подходящий галстук из шести новых, которые купила ему к отъезду госпожи Мегрэ. – Блондинка с серыми глазами. Этакий персик, с грациозными движениями, не худенькая, но и не толстая, очень аппетитная… Бывший комиссар продолжал делать вид, что не слушает. – Мы даже говорили о ней в привратницкой, делали разные забавные предположения. Знаете, как бывает… Перекусывая, болтают о том о сем. |
