Очень много смертей. Выдать меня полиции и таким образом обезвредить? Не слишком легко и не очень-то красиво. Марк тогда попал примерно в такую же ситуацию, как я теперь… Ведь и я только что отказался от помощи комиссара Марру… То, что он мой отчим, разумеется, ничего не облегчает! И я теперь собираюсь убивать, что-бы помешать убивать… Большой разницы между нами не вижу…
— Нет, Даниель, разница все же имеется, — прошептала Фабьена.
Он подождал, пока она продолжит.
— Вы кладете на кон собственную жизнь. А в «Пролетарском авангарде» никто никогда своей жизнью не рисковал.
Он улыбнулся ей и по-братски потрепал по щеке.
— В социальных джунглях всегда найдутся и те, кто в выигрыше, и проигравшие. А я всегда принадлежал ко второму сословию.
Даниель вылез из машины и заглянул в открытое окно передней дверцы.
— Однако у меня на роже не написано, что я — профессиональный несчастник, а?
И, смеясь, он пошел прочь.
После этого протекло уже два часа, они сидели в квартире на улице Аббатства и говорили о Рембо, хотя последний служил лишь предлогом, подступом к тому, что их по-настоящему занимало.
— Все как в случае Рембо: невозможно удержаться от противных вопросов. Почему он перестал писать? Такой блестящий молодой человек с ярким литературным будущим? А между тем причин, по которым бросают творчество, так же много, как и тех, по которым продолжают заниматься писанием. А суть в ином… Почему столь одаренный молодой человек, кропавший банальные рафинированные стишки, почти манерные из-за символистских выкрутасов, вдруг начал писать, как Рембо? То же и с терроризмом. Со мной, например. Вопрос не в том, чтобы разобраться, почему человек перестал убивать — он просто открыл глаза и уши, прислушался и присмотрелся к тому, что творится вокруг, хотя бы на несколько минут перестал двигаться как лунатик — и баста: он уже стрелять не захочет. Главное — понять, почему ты начал, почему скатился к экстремизму и сделался боевиком… Перешел из сферы политики в криминальную среду…
В эту минуту раздался телефонный звонок.
Сняв трубку, Фабьена даже вскрикнула от удивления: звонок из Нью-Йорка! На проводе Марк Лилиенталь.
В восемь вечера комиссар Роже Марру позвонил в квартиру своего начальника на улице Фаворит и сразу почувствовал, что здесь он — гость нежеланный.
— Что-то очень срочное, Марру? Не может подождать до завтра?
Он не отважился признаться патрону, что это он сам не может ждать до завтра. Да скорее всего, и Даниель Лорансон. По крайней мере, если он хочет остаться в живых.
Однако удобнее всего было начинать эту историю отнюдь не с Даниеля Лорансона.
— С убийством Луиса Сапаты все прояснилось, патрон. В каком-то смысле оно — только прелюдия к целой серии террористических операций, которые начнутся со дня на день…
Его пригласили в гостиную.
Он сразу понял, что здесь приготовились провести спокойный вечер перед телеэкраном. Телевизор поставили посреди комнаты перед двухместной софой. Рядом был придвинут низкий столик с бутылками и блюдцами с орешками разных сортов. Там же стоял подносик с сыром и другой — с ветчиной, ломтиками окорока и прочей мясной снедью.
Все понятно, сегодня среда.
Обычно в этот день патрон покидал свой кабинет в комиссариате пораньше и отправлялся с женой в кино. Потом, уже дома, праздничное действо продолжалось. Снова кино, но на этот раз какая-нибудь порнушка. Ее смотрят в неглиже сам шеф и его супруга, упитанная, но еще крепко сбитая блондинка, относящаяся к жизни с раблезианским благодушием. Такая утолит аппетит любого рода. А пока что кассету в видак — и вперед. На полную катушку. И чем смачнее, тем слаще!
В эту среду они посмотрели в кинотеатре Латинского квартала весьма мудрено закрученный фильм о малышке Терезе де Лизьё. |