— В Тель-Авиве, — сказал Даниель Лорансон. — В новом французском книжном магазине. Его недавно открыли в Дизенгоф-центре на Черниговской улице… В первых числах сентября, три месяца назад…

Разговор происходил у Фабьены на улице Аббатства. Она как раз положила трубку после звонка Марка Лилиенталя. Даниель тоже поговорил с ним.

— Привет, Нечаев! — таковы были первые слова Марка, в точности повторившего слова Жюльена Сергэ, обращенные к Даниелю накануне в «Нью морнинг», когда они оба слушали неизвестного им трубача, великолепно исполнявшего темы старых песен Луи Армстронга. Марк и Даниель договорились о встрече. Но Марк считал излишним сообщать Эли и Адриане, если они придут к «Липпу», как было условленно, о том, что Даниель обретается совсем поблизости.

— Мне бы предпочтительнее повидаться с тобой без посторонних, — сказал ему Марк. Затем спросил, нет ли вестей от Жюльена. У Даниеля таковые оказались, и он со смехом сообщил:

— Он в Асконе. С двумя женщинами разом. Нет, так не предполагалось, но получилось… Одна — таинственная немка из хорошей семьи… Зовут Беттиной… Да, как ту маленькую сучку фон Арним, помнишь, Марк? — Даниель слышал смех Марка, искаженный проводами, делавшими его голос почти ирреальным. Его прежний смех, умный и чуть циничный. Было понятно, почему Марк вспоминал о Беттине фон Арним, о ее переписке, о ее странных возвышенно-жеманных текстах. Давным-давно, во времена их буйной юности, еще на улице Ульм, когда им хотелось поговорить о заблуждениях романтически настроенной души, на языке обычно крутилось имя этой самой Беттины. — Так вот, Беттина и лучшая подруга Беттины, насколько я понял. Жюльена совсем разморило от счастья, но при всем том он весьма шокирован. Но наш милый Жужу каким был, таким и состарится. Он всегда хотел маслица сегодня, а деньги за него отдавать — завтра… или никогда, что одно и то же. Да, Марк, кстати о маслице: ты бы не одолжил мне до твоего приезда Фабьену? Знаешь, в ожидании гораздо лучше думать о тебе, трахаясь в твою честь… — Но тут смех Марка оборвался, голос сделался резок и сух:

— Знаешь, она ведь совершеннолетняя. Фабьена имеет право делать все, что ей заблагорассудится. Но я тебе одалживать ее не собираюсь, а дарить тем более. Ее я оставляю себе!

— Идет, идет, уже уговорил, — миролюбиво пробубнил Даниель. — Только не лезь, пожалуйста, в бутылку, не надувайся… Я и сам намереваюсь поберечь ее для тебя, а в уплату ограничусь болтовней с этой блистательной собеседницей… Пока она заставляет меня открыть ей душу и рассказать биографию, так что одного этого хватит надолго.

Фабьена сидела напротив Даниеля. Она покраснела, услышав последнюю часть разговора.

— Ну и что сказал Марк по поводу вашего предложения?

Даниель налил себе неразбавленного виски со льдом. Он процитировал:

— «Фабьена — совершеннолетняя. Она имеет право делать все что захочет. Но я тебе ее одалживать не собираюсь, а дарить тем более… Оставляю себе!» Поздравляю! Быть может, вы стоите у истоков второго рождения Марка Лилиенталя.

Он поднял стакан и отпил большой глоток за ее здоровье.

В Тель-Авиве, в новом французском книжном магазине, он протянул руку к книге, еще даже не успев прочитать названия: «Пленник любви». Белая обложка, черный и красный шрифт, издание N.R.F. («Нувель ревю франсез») — вот что привлекло его внимание. В Бейруте, Каракасе, в Барселоне и Франкфурте — на всем протяжении его странствий томики с таким оформлением всегда притягивали его взгляд. Он брал их в руки с библиотечных стендов, с полок книжных лавок, рассыпанных по всему свету. Раскрывал, вдыхал привычный, отдающий стариной умиротворяющий запах.