Подошел слуга с элем. Болдессар поднес кружку к губам и жадно отхлебнул. Напиток вернул ему знакомую, грубовато-простодушную самоуверенность.

– Я знаю, что мне делать, Жан-Поль. Лорд Генрих будет наказан. Вот увидишь, очень скоро твое желание будет удовлетворено. И мое тоже.

Рона изобразила на лице слащавую улыбку:

– И в чем состоит ваше желание, Жан-Поль? Отец, к примеру, хочет завладеть Ганлингорном.

Некоторое время Жан-Поль мерил ее взглядом, тогда как его тело в темной сутане застыло в напряженной неподвижности.

– Мое желание состоит в том, чтобы мне позволили обвенчать вашего брата с леди Дженовой, миледи. Что же еще?

Действительно, что еще?

Тогда почему она ему не поверила?

Дженова тоже улыбнулась со своего защищенного от ветра места у стены конюшни. Она сидела, залитая лучами зимнего солнца, и Генрих, совершая с Агнцем очередной круг по двору, невольно залюбовался ею. Счастливое лицо и сияющие глаза придавали Дженове вид юной девушки. В последнее время Генрих чаще видел в ней эту девушку, чем сдержанную матрону и благообразную хозяйку Ганлингорнского замка. Похоже, что занятия любовью раскрепостили ее, и она наслаждалась тем, о чем давно забыла.

– Быстрее, Генрих, быстрее!

Возбужденный голос Рафа вернул Генриха к действительности.

– Если мы поедем быстрее, Агнец может умчать нас в Лондон, что тогда будет делать твоя матушка?

Мальчик подумал немного и одарил Генриха ослепительной улыбкой.

– Мама тоже может поехать с нами, – объявил он. – Мы все можем поехать в Лондон!

В ответ Генрих натянуто улыбнулся и обнаружил, что его обычно бойкий язык стал неповоротливым. Дженова в Лондоне? Уму непостижимо. Она была для него неотделима от Ганлингорна, от деревни, от жизни, куда он перенесся. Но Лондон… В Лондоне придется показать ее свету, что будет равносильно признанию, что они с Дженовой любовники.

Пара.

Чета.

Связанные узами более сильными, чем дружба.

Люди будут смотреть и перешептываться, указывать пальцами и таращиться. Слухов не оберешься, а двор только и живет слухами, и слухи бывают жестокими. Это может причинить боль Дженове. Да и король будет недоволен, если Генрих поставит под удар репутацию вдовы его кузена. Не для этого Генрих долго и упорно трудился, чтобы все его усилия пошли прахом. Из-за женщины? Нет-нет! Его жизнь при дворе должна оставаться неизменной. Когда он покинет Ганлингорн и вернется в Лондон, а это рано или поздно случится, их любовная связь оборвется. Дженова станет кем была – леди Ганлингорн, матерью наследника, а он – сам собой, лордом Генрихом Монтевоем, другом короля и любовником многочисленных женщин.

«Ты лжец, Генрих».

Генрих вздохнул. Он и вправду лжец. Его оправдания были всего лишь оправданиями, и он хорошо это знал. Они ничего для него не значили, он мог закрыть на них глаза, если бы захотел. Он не хотел впускать Дженову в свою жизнь лишь потому, что она не знала о нем всей правды, отнюдь не делавшей ему чести. Если они станут парой, четой, она начнет задавать вопросы, копаться в его прошлом, пока не выяснит всю подноготную.

Как в страшной сказке, откроет скрипящую дверь в его душу и увидит настоящего Генри. Никто из ныне живущих не видел, что там, за этой дверью. Его прошиб пот при мысли, что Дженова может проведать о тайных делах, происходивших в Шато-де-Нюи.

«Ты забыл о Болдессаре. Ты не можешь оставить ее, беспомощную, на милость этого человека. Вполне вероятно, что она отказалась от замужества из-за тебя, хотя и утверждает обратное. Трус, разве это не налагает на тебя обязательства по отношению к ней?»

Да, но Дженова могла и сама о себе позаботиться. Она предпочитала самостоятельность. Всегда. Она хозяйка Ганлингорна и получала удовольствие, руководя своими слугами и хозяйственными делами.