— Выболтал что-нибудь еще?

— Ни много ни мало — еще и Балагер, — прошипел Аббес Гарсиа. — Представляешь? Военный министр и президент Республики. Сказал, что Балагера собирались сунуть в военно-гражданскую хунту, чтобы успокоить ОАГ.

У Фигероа Карриона вырвалось еще одно «коньо!»:

— Это они сговорились, чтобы сбить нас с панталыку. Называть громкие имена, запачкать всех подряд.

— Все может быть, поживем — увидим, — сказал полковник Аббес Гарсиа. — Но кое-что уже ясно. Замешано много народу, предатели — на самом высоком уровне. Ну, разумеется, и сутаны. Надо вытащить епископа Рейлли из колледжа святого Доминго. Лаской или таской.

— И отвезти в Сороковую?

— Там они станут его искать, как только узнают. Лучше — в Сан-Исидро. Но не спеши, дело тонкое, надо посоветоваться с братьями Хозяина. Вот уж кто не может быть в заговоре, так это генерал Вирхилио Гарсиа Трухильо. Пойди и самолично расскажи ему все.

Педро Ливио услышал: шаги Фигероа Карриона удаляются. Он опять остался один на один с начальником СВОРы? Опять начнет гасить окурки? Но не это его сейчас беспокоило. А то, что он понял: хотя они и убили Хозяина, все складывалось не так, как они задумывали. Почему Пупо со своими солдатами не берет власть? Почему Аббес Гарсиа приказывает арестовать епископа Рейлли? Этот кровавый выродок продолжает командовать? Он все время нависает над ним, Педро Ливио не видит его, но его нос и рот чувствуют тяжелое, зловонное дыхание.

— Назови еще имена, и я отпущу тебя отдыхать, — услышал он его голос.

— Он вас не слышит и не видит, полковник, — взмолился доктор Дамирон Рикарт. — Он в коме.

— Тогда оперируйте, — сказал Аббес Гарсиа. — И запомните хорошенько: он нужен мне живой. За его жизнь вы расплатитесь своей.

— Два раза не умирать. — Педро Ливио услышал, как доктор еле выдохнул: — Жизнь у меня всего одна.

— Да, он, Мануэль Алонсо — повторяет Урания. — Имя как у испанского конкистадора. Вы его знали, тетя?

— Случалось, видела, — обиженно кивает старушка; она заинтригована. — А какое отношение он имеет к той ужасной вещи, которую ты сказала про Агустина?

— Это тот плейбой, который поставлял Трухильо женщин, — вспоминает Манолита. — Верно, мами?

— Плейбой, плейбой, — верещит Самсон.

Однако на этот раз смеется одна долговязая племянница.

— Он был красавцем, просто Адонис, — говорит Урания. — До болезни. Рак.

Он был самым видным доминиканцем своего поколения, элегантный красавец, на которого оборачивались женщины, но за те несколько недель или месяцев, что Агустин Кабраль не видел его, этот полубог превратился в тень самого себя. Сенатор не поверил своим глазам. Похудел на десять или пятнадцать килограммов; худой, изможденный, темные круги под глазами, прежде всегда веселыми, смеющимися — взгляд жизнелюба, улыбка победителя; теперь в них не было жизни. Он слышал что-то насчет маленькой опухоли под языком, которую дантист случайно обнаружил у него во время ежегодного, рутинного осмотра, когда Мануэль еще был послом в Вашингтоне. Говорят, эта новость произвела на Трухильо такое впечатление, как будто опухоль нашли у кого-то из его детей; он висел на телефоне, пока того оперировали в клинике в Соединенных Штатах.

— Тысяча извинений, Мануэль, что беспокою тебя, не успел ты приехать. — Кабраль поднялся со стула при виде входящего в маленькую гостиную хозяина.