— Я наведу справки, — сказала мисс Беатрис; из всех сестер у нее был самый широкий круг знакомств.

Старший брат Нуэлы Нэйзи давно жил в Дублине. В семье он был белой вороной — очень тихий, «молчун», говорили остальные со вздохом. Он работал в лавке мясника и вроде бы неплохо устроился в жизни.

Старый холостяк, он жил один, но обратиться к нему Нуэла не могла. Он слишком давно уехал из дома и совсем ее не знал; вряд ли ему захочется брать на себя такую ответственность. На всякий случай у нее был его адрес, однако видеться с ним она не собиралась.

Сестры Шиди подыскали для нее пансион, где еще несколько девушек в таком же положении дожидались своего срока.

В основном они работали в супермаркетах или помогали по хозяйству. Нуэла привыкла к тяжелой работе и находила свои новые обязанности совсем легкими по сравнению с поддержанием жизни в постепенно разрушающемся Стоун-хаусе. Ее рекомендовали знакомым; хозяйки находили ее очень приятной и трудоспособной. Ей удалось скопить достаточно, чтобы снять комнату для себя и ребенка, который должен был вот-вот родиться.

Она написала домой, что работает в Дублине, рассказала о семьях, которым помогает по хозяйству, но ни словом не обмолвилась о своих посещениях женской клиники. Сестрам Шиди Нуэла писала правду; только им она сообщила о появлении на свет Ричарда Энтони — идеального со всех точек зрения малыша весом шесть с половиной фунтов. Они отправили ей в подарок пятифунтовую купюру, а мисс Куини прислала сверток с крестильным платьицем.

Ричард Энтони был в нем на крестинах в церкви на берегу реки Лифи в числе еще шестнадцати младенцев.

«До чего же жалко, что с тобой не было в тот момент остальных членов семьи, — писала ей мисс Куини. — Может, твой брат был бы рад встретиться с тобой и с племянником?»

Нуэла в этом сильно сомневалась. Нэйзи всегда держался отстраненно — насколько она могла помнить.

— Подожду, пока малыш подрастет, прежде чем их знакомить, — говорила она.

Теперь Нуэла соглашалась только на такую работу, куда могла брать ребенка с собой. Поначалу это было непросто, однако после того как люди поняли, что она трудится с прежним усердием, а ребенок не причиняет никаких неудобств, предложения снова посыпались.

Нуэла внимательно наблюдала за жизнью в домах, где ей приходилось работать. Ей встречались семьи, в которых жены как будто ежедневно сдавали экзамен на звание идеальной хозяйки. В некоторых семьях муж с женой с трудом удерживались от откровенной грубости. Видела она и детей: избалованных до предела и все равно постоянно недовольных.

Однако попадались ей и добрые, приятные люди, относившиеся с теплотой к ней и ее маленькому сыну и искренне благодарившие Нуэлу, когда она по собственному почину решала приготовить для них картофельную запеканку или начищала до блеска старую латунную кухонную утварь.

Когда Ричарду исполнилось три, брать его с собой стало сложнее. Он стремился обследовать все уголки дома, ему хотелось побегать. Одной из любимых клиенток Нуэлы была чудесная леди, которую все звали Синьора, — она преподавала на курсах итальянского. Она одевалась в необыкновенные струящиеся наряды, а свои длинные волосы, в которых мешались седые, рыжие и темно-ореховые пряди, завязывала ленточкой в хвост.

Сама она в помощи не нуждалась, а Нуэлу наняла, чтобы та два раза в неделю убирала у ее матери. Та отличалась тяжелым характером и совсем не одобряла свою дочь, говоря, что Синьора всегда была сумасбродной и что из ее затеи с курсами ничего не выйдет.

Но Синьора, насколько Нуэла могла судить, не обращала на это внимания. Именно она рассказала Нуэле о небольших частных яслях, которые держала ее знакомая.

— Для меня это слишком дорого, — грустно вздохнула та.

— Думаю, они с удовольствием возьмут Ричарда, если ты взамен пару часов в неделю будешь там убирать.