Алькальд сразу сказал:

– Нет. – И наставительно добавил: – Вам приличней спать у себя дома.

Судья Аркадио закурил сигарету и, остановив взгляд на пламени спички, не зная, что сказать в ответ, стал ждать, чтобы обида улеглась.

– Не обижайтесь, – продолжал алькальд. – Честное слово, я был бы рад

– Кто в этом сомневается? – сказал, не скрывая иронии, судья. И добавил: – Только этого мне не хватало – нового папаши в тридцать пять лет.

Он отвернулся и стал разглядывать готовое пролиться дождем небо. Алькальд упорно молчал. Потом резко

окликнул:

– Судья!

Судья Аркадио повернулся к нему, и их взгляды встретились.

– Я вам не дам пропуска. Понятно?

Судья прикусил сигарету и хотел было что-то сказать, но промолчал.

Алькальд слушал, как он медленно спускается по лестнице, и вдруг крикнул:

– Судья!

Ответа не последовало.

– Мы остаемся друзьями! – крикнул алькальд.

Он не получил ответа и на этот раз.

Алькальд стоял, перегнувшись через перила, и ждал ответа судьи Аркадио, пока не закрылась наружная дверь; и он не остался опять наедине со своими воспоминаниями. Уже не пытаясь заснуть, он мучился от бессонницы. Он застрял, увяз в этом городке, и теперь, спустя много лет после того, как он взял его судьбы в свои руки, городок этот по-прежнему оставался далеким и непостижимым. В то утро, когда со старым, обвязанным веревками картонным чемоданом и приказом подчинить себе городок любой ценой он сошел, воровато озираясь, на берег, ужас испытывал он сам. Единственной его надеждой было письмо к неведомому стороннику правительства, который, как его предупредили, будет сидеть на другой день в трусах у дверей крупорушки. Благодаря его советам и беспощадности трех наемных убийц, прибывших в городок тем же баркасом, цель была достигнута. Сегодня, однако, хотя он и не замечал невидимой паутины, которой его оплело время, достаточно было бы одного мгновенного озарения – и он бы задумался над тем, кто же кого на самом деле себе подчинил.

Возле двери балкона, по которому хлестал дождь, он продремал с открытыми глазами до начала пятого. Потом встал, умылся, надел военную форму и спустился в гостиницу поесть. Совершил обычную проверку полицейского участка, а потом оказалось вдруг, что он стоит на каком-то углу, засунув руки в карманы, и не знает, чем бы еще заняться.

Уже вечерело, когда он, по-прежнему держа руки в карманах, вошел в бильярдную. Хозяин приветствовал то из глубины пустого заведения, но алькальд не удостоил его ответом.

– Бутылку минеральной, – сказал он.

В холодильнике загремели передвигаемые бутылки.

– На днях, – пошутил хозяин бильярдной, – холодильник придется оперировать, и тогда станет видно, что в печени у него полно пузырьков.

Алькальд посмотрел на стакан, сделал глоток, рыгнул, так и остался сидеть, облокотившись на стойку, не отрывая глаз от стакана, и рыгнул снова. На площади не видно было ни души.

– Почему так? – спросил алькальд.

– Сегодня воскресенье, – напомнил хозяин.

– А!

Он положил на стойку монету и, не попрощавшись, вышел. На углу площади кто-то, шедший такой походкой, словно волочил за собой огромный хвост, пробормотал что-то непонятное, и только чуть позже алькальд начал осмысливать сказанное. Охваченный смутным беспокойством, он снова зашагал к полицейскому участку, в несколько прыжков поднялся по лестнице и вошел внутрь, не обращая внимания на толпящийся в дверях народ.