– И вот еще что, – добавил уже неофициальным тоном алькальд. – Сейчас Асисы в городке, и вы, может статься, встретите кого-нибудь из них пьяным и он полезет на рожон. Так вы с ним не связывайтесь – пусть идет своей дорогой.
Алькальд снова подождал ответа, но его не последовало и на этот раз.
– Понятно?
– Понятно, господин лейтенант.
– Вот так-то, – заключил алькальд. – А ухо держать востро.
Запирая церковь после службы, которую он начал на час раньше, чтобы успеть закончить до сигнала трубы, падре Анхель почувствовал запах падали. Вонь появилась и исчезла, так и не заинтересовав его, но позднее, когда он поджаривал ломтики зеленых бананов и подогревал молоко к ужину, падре понял ее причину: Тринидад заболела, и с субботы никто не выбрасывает дохлых мышей. Он вернулся в храм, очистил мышеловки и отправился к Мине, жившей метрах в двухстах от церкви.
Дверь ему отворил сам Тото Висбаль. В маленькой полутемной гостиной, в которой стояли где попало табуретки с обитыми кожей сиденьями, а стены были увешаны литографиями, мать и слепая бабушка Мины пили из чашек какой-то горячий ароматный напиток. Мина делала искусственные цветы.
– Уже прошло пятнадцать лет, падре, – сказала слепая, – как вы последний раз были у нас в доме.
Это и вправду было так. Каждый день проходил он мимо окна, у которого сидела и делала бумажные цветы Мина, но в дом не заходил никогда.
– Как летит время, – сказал падре, а потом, давая понять, что торопится, повернулся к Тото Висбалю. – Хочу попросить вас о любезности: пусть Мина с завтрашнего дня последит за мышеловками. Тринидад, – объяснил он Мине, – с субботы больна.
Тото Висбаль не возражал,
– Только время тратить попусту, – вмешалась слепая. – Все равно в этом году конец света.
Мать Мины положила старухе на колено руку, чтобы та замолчала, однако слепая ее руку сбросила.
– Бог наказывает суеверных, – сказал священник.
– Написано, – не унималась слепая, – кровь потечет по улицам, и не будет силы человеческой, которая сможет ее остановить.
Падре обратил к ней полный сострадания взгляд. Она была очень старая, страшно бледная, и казалось, что ее мертвые глаза проникают в самую суть вещей.
– Будем тогда купаться в крови, – пошутила Мина.
Падре Анхель повернулся к ней и увидел, как она с иссиня-черными волосами и такая же бледная, как ее слепая бабушка, вынырнула из облака лент и разноцветной бумаги. Она казалась аллегорической фигурой из живой картины на какой-нибудь школьной вечеринке.
– Воскресенье, а ты работаешь, – упрекнул он ее.
– Я уж ей говорила, – снова вмешалась слепая. – Дождь из горячего пепла просыплется на ее голову.
– Бог труды любит, – с улыбкой сказала Мина.
Падре по-прежнему стоял, и Тото Висбаль, пододвинув табуретку, снова предложил ему сесть. Он был тщедушный, с суетливыми от робости движениями.
– Спасибо, – отказался падре Анхель, – я спешу, а то комендантский час застанет меня на улице.
И, обратив наконец внимание на воцарившуюся в городке мертвую тишину, добавил:
– Можно подумать, что уже больше восьми.
Только сказав это, он понял: после того как камеры пустовали почти два года, Пепе Амадор опять за решеткой, а городок снова на милости трех убийц. Поэтому люди уже с шести сидят по домам.
– Странно, – казалось, падре Анхель разговаривает сам с собой. – В такое время как теперь – да это просто безумие!
– Рано, или поздно это должно было случиться, – сказал Тото Висбаль. |