Деревянный барьер делил запущенную комнату на две части. В передней части, под картиной, изображавшей богиню правосудия с повязкой на глазах и весами в руке, стояла длинная скамья. Во второй половине комнаты стояли два старых письменных стола, один против другого, этажерка с запыленными книгами, и на маленьком столике – пишущая машинка. На стене, над креслом судьи, висело медное распятие, а на противоположной стене заключенная в рамку литография – толстый лысый улыбающийся человек с президентской лентой через плечо, и под ним надпись золотыми буквами: «Мир и Правосудие». Литография была единственным новым предметом в комнате.
Закрыв лицо чуть не до самых глаз носовым платком, секретарь принялся метелкой из перьев сметать пыль со столов.
– Если не закроете нос, будете чихать, – сказал он судье Аркадио.
Совет был оставлен без внимания. Судья Аркадио вытянул ноги и, откинувшись во вращающемся кресле, попробовал пружины сиденья.
– Не разваливается? – спросил он.
Секретарь отрицательно мотнул головой.
– Когда убивали судью Вителу, пружины выскочили, но теперь все отремонтировано.
И, дыша по-прежнему через платок, добавил:
– Алькальд сам велел его починить, когда правительство сменилось и повсюду начали разъезжать ревизоры.
– Алькальд хочет, чтобы суд работал, – отозвался судья.
Выдвинув средний ящик, он достал из него связку ключей и начал открывать один за другим остальные ящики стола. Они были набиты бумагами, и судья Аркадио, бегло листая их, убедился, что там нет ничего заслуживающего внимания. Потом, заперев ящики, он привел в порядок письменные принадлежности: стеклянный прибор с двумя чернильницами, для синих и красных чернил, и две ручки тех же цветов. Чернила давно высохли.
– Вы алькальду пришлись по душе, – сказал секретарь.
Раскачиваясь в кресле, судья угрюмо наблюдал, как он смахивает пыль с барьера. Секретарь посмотрел на него так, словно хотел навсегда запечатлеть в своей памяти именно таким, каким он видел его в этот миг, при этом освещении; а потом, показывая на него пальцем, сказал:
– Вот как вы сейчас, точь-в-точь, сидел судья Витела, когда его кокнули.
Судья потрогал жилки на висках. Головная боль возвращалась.
– Я сидел вон там, – кивнув на пишущую машинку, продолжал секретарь.
Не прерывая рассказа, он обошел барьер и облокотился на него с наружной стороны, нацелившись ручкой пером, как винтовкой, в судью Аркадио, словно бандит в сцене ограбления почты в каком-нибудь ковбойском фильме.
– Трое наших полицейских стали вот так, – показал он. – Судья Витела, как увидел их, сразу поднял руки и сказал очень медленно: «Не убивайте меня», но тут же кресло повалилось на одну сторону, а он на другую – насквозь прошили свинцом.
Судья Аркадио сжал голову руками. Ему казалось, что его мозг пульсирует. Секретарь снял наконец с лица платок и повесил метелку за дверью.
– И все почему? Сказал в пьяной компании, что не допустит подтасовки на выборах, – добавил он и растерянно замолчал: судья Аркадио, прижав руки к животу, крючился над столом.
– Вам плохо?
Судья ответил утвердительно и, рассказав о прошедшей ночи, попросил секретаря принести из бильярдной болеутоляющее и две бутылки пива.
После первой бутылки в душе у судьи Аркадио не сталось и намека на угрызения совести. Голова была совсем ясная.
Секретарь сел перед машинкой.
– Ну а теперь что мы будем делать? – спросил он.
– Ничего, – ответил судья.
– Тогда, если вы разрешите, я пойду к Марии – помогу ощипывать кур. Судья не разрешил. |