Ахмос посмотрел мне в глаза, словно надеялся, что я передумаю, а убедившись в обратном, покачал головой и отправился прочь. Он уже поравнялся со стражниками, но тут я неожиданно окликнула его:

— Подожди!

Он медленно повернулся, и я встала с трона.

— Что ты делаешь? — удивился Рамсес.

Я прошла мимо сановников и приблизилась к стоявшему у дверей Ахмосу.

Старики перестали играть в сенет и слушали, но даже если они и знали ханаанейский язык, расслышать меня мог только Ахмос.

— Приходи, когда наступит месяц тот, — велела я.

— И хабиру освободят?

Я замялась. Рамсес мне доверяет, и, возможно, я смогу его уговорить. Но стану ли я рисковать безопасностью Египта только потому, что какой-то хабиру рассказал мне правду о моих предках?

— Не знаю. За восемь месяцев многое может измениться.

— Ты надеешься к тому времени стать главной женой?

Чувствуя, что все придворные смотрят на меня, я прошептала:

— Ты слышал, что говорят люди о моих детях?

Ахмос не отвел взгляда. И не солгал, как солгал бы придворный.

— Твоя мать славилась при дворе своей честностью, — произнес он. — И я думаю, дочь уродилась в нее. Я сказал хабиру: царевичи Аменхе и Немеф — сыновья фараона.

Я на миг закрыла глаза.

— Мой муж думает, что может прекратить эти толки. Каждый, кто будет распускать лживые слухи, отправится прямиком на каменоломни, но ты сам понимаешь… Ты расскажешь правду остальным? — Вот до чего я отчаялась — просить безбожника об одолжении! — Расскажешь жителям Фив?

Ахмос пристально посмотрел на меня, и, вместо того чтобы назначить свою цену, как я того ожидала, согласно кивнул.

В тот вечер, перед приходом Рамсеса, я рассказала о случившемся няне.

— Хабиру сказал, что моя мать никогда не поклонялась Атону.

Мерит отошла от жаровни, в которой разожгла алоэ. В небогатых домах жгут обычно кизяки или тростник, но запах алоэ успокаивает — мои малыши в комнате Мерит уже уснули. Няня сдвинула брови так, что они превратились в одну темную линию.

— Ты ведь знаешь! — сказала я. — Это правда?

Мерит присела на краешек постели.

— Я видела, госпожа, как она молилась Атону.

— Потому что ее заставили?

Мерит развела руками.

— Наверное.

— Но она ходила в другие храмы? Она посещала тайно святыни Таурт или Амона?

— Да, когда требовалось.

— А когда требовалось?

— Когда она была собой недовольна, — с откровенностью сказала Мерит.

Камень упал с моей души. Возможно, она была себялюбивая, скупая, тщеславная. Жила не но законам Маат. И все же — ничего нет хуже вероотступничества. А вероотступницей она не была!

Дверь открылась, и вошел Рамсес. Мерит поклонилась ему и вышла. Мы с Рамсесом уселись на крытую кожей скамью у огня, и я поведала ему о разговоре с Ахмосом. Рамсес помолчал, потом положил принесенные свитки на низенький столик и заявил:

— Я всегда знал, что в эддубе нам говорили неправду. Твои родные не могли быть безбожниками! Ты ведь совсем не такая! — Разволновавшись, он повысил голос. — А что говорит твоя няня?

— То же, что и Ахмос. Она видела, как моя мать молилась Таурт.

Я перевела дыхание — а вдруг он именно сейчас решит сделать меня главной женой? Если бы я могла вложить решение ему в голову, я бы не преминула это сделать.

Рамсес взял меня за руки и сказал:

— Пусть люди не знают правды, но мы-то знаем.