В храме он поднял перед всем двором Аменхе, а теперь, перед ликующей толпой, протянул руку мне. Я затаила дыхание в страхе, что народ сейчас замолчит, но приветственные крики стали еще громче. С целой процессией золотых колесниц мы ехали по городу, и Рамсес, улыбаясь, повернулся ко мне.
— Ты смогла завоевать их сердца, Нефертари. Ты и вправду царица-воительница.
Глава двадцать четвертая
СПРАВА ОТ ФАРАОНА
В тронном зале фараон по-прежнему сидел в короне немес. За последние три месяца он ничуть не изменился, хотя правил теперь всем Египтом. А вот дворец в Малькате со дня коронации изменился сильно. Со стен поснимали красные коврики, изо всех ниш убрали статуи и уложили в деревянные сундуки — для перевозки в Пер-Рамсес. По дворцу сновали слуги с тяжелыми тростниковыми корзинами, наполненными всевозможными предметами роскоши, которых, наверное, нет в Аварисе. Поскольку во дворце царила суета, в этот день мало кто осмелился прийти с прошением в тронный зал. Когда появился Ахмос, Пасер, заранее зная, каков будет мой ответ на просьбу хабиру, просто махнул ему, чтобы уходил.
— Ты неудачно выбрал время, Ахмос, — сказала я. — Двор завтра уезжает.
— Вот и хабиру хорошо бы уйти, — заявил он. — Зачем мучить их переездом в Аварис?
— Воинам мучиться не придется, — смеясь, ответила я. — Они поплывут по реке с флотом фараона.
— Так не все хабиру служат в войске. Некоторым придется продать свои запасы зерна и нанять лодки.
— Но и берегов Ханаана хабиру без лодок не достигнут.
— Они могут и пешком дойти.
— Хабиру не уйдут! — вскричала я громче, чем хотела. — С севера приходят донесения о приближении хеттских войск. Если они опять возьмут Кадеш, начнется война. Понадобится каждый воин. Подожди, пока наступит месяц тот.
— Я хочу знать, когда фараон освободит хабиру!
У Ахмоса сверкнули глаза. Он стукнул посохом об пол, и стражники двинулись к нему. Я жестом велела им остановиться.
Рамсес отвлекся от разговора с Пасером.
— Моя супруга сказала верно. Войско полностью отправится в Аварис. — Своим тоном он дал понять, что разговор окончен, и тихо спросил у меня: — К чему ты тратишь на него время?
Вечером мы с Мерит отправились в бани, и няня задала мне тот же вопрос.
— Моя мать страдала так же, как эти хабиру, — ответила я. — Но если царь Муваталли двинется на Кадеш, Египту может не хватить воинов, чтобы его остановить. А если Кадеш падет, настанет очередь Авариса. Потом Мемфиса, потом Фив…
Мерит покачала головой. Мы шли по выложенной плитами дорожке, ведущей к баням.
— Если фараон узнает, что ты обдумывала такую возможность… — начала она, но я жестом остановила ее.
— Тихо!
Неподалеку кто-то плакал. Я вопросительно посмотрела на Мерит.
— Это там, — прошептала она.
Мы тихонько подошли к входу во внутренний двор. За толстым стволом сикомора я разглядела знакомые очертания фигуры Исет, а рядом с ней — молодого мужчину. Они стояли так, что больше никто не мог их увидеть. Исет была к нам спиной.
— Ты можешь приходить каждое утро, — жалобно говорила она. — Ты ведь живописец и скульптор, Ашаи. Скажем всем, что ты делаешь мое изваяние. Никто и не узнает…
— Не нужно было мне приходить. — Хабиру отступил назад. — Раньше я тебя любил, но теперь люблю свою жену. Она родила мне двоих детей. И вообще — звать меня сюда… Ты подвергаешь опасности мою жизнь.
Тут, наверное, Ашаи заметил в нашей стороне движение, потому что через миг исчез. |