И вообще — звать меня сюда… Ты подвергаешь опасности мою жизнь.
Тут, наверное, Ашаи заметил в нашей стороне движение, потому что через миг исчез.
Исет повернулась и, увидев меня и Мерит, в ужасе закрыла руками рот. Она опустилась на колени — прямо на цветы, которые окаймляли ведущую к ее покоям дорожку.
— Ты расскажешь Рамсесу? — прошептала она, опуская голову.
— Нет. Он не узнает твоей тайны, — тихо сказала я.
Мерит в удивлении уставилась на меня.
— Госпожа!
Исет глядела на меня снизу вверх, прищурившись.
— А чего ты потребуешь за молчание?
— Только люди вроде Хенуттауи требуют за все платы.
Позже, в своих покоях, я рассказала о случившемся Уосерит и Пасеру.
— Они спрятались за сикомором, и если бы мы шли другим путем, то ни за что бы их не заметили.
— Супруги фараона не должно касаться даже подозрение, — мрачно проговорила Уосерит. — Если Рамсес узнает…
— Он не узнает. Я пообещала ее не выдавать.
Уосерит и Пасер воззрились на меня, но я решительно покачала головой.
— Хенуттауи и так устроила ей невыносимую жизнь. Ашаи сказал, что больше не придет. Разве Рамсесу будет приятно все это слушать?
— Но ведь Исет предала его!
— Ради любви. Моя мать ради любви предала свою семью. Меня бы не было на свете, если бы она не предпочла полководца Нахтмина обязательствам перед сестрой.
— Перед сестрой, но не перед супругом! — воскликнула Уосерит. — Она не давала сестре клятву верности перед лицом Амона.
Уосерит говорила правду: у Исет дело обстояло иначе. Однако теперь, когда пришло время и в моей власти было ее уничтожить, у меня не хватило духу.
На следующее утро все жители Фив, так или иначе связанные с двором, отправились в путь. Я даже красилась сама и с балкона смотрела, как со двора выезжают тысячи повозок, груженных мешками, сундуками, оружием. Те, у кого хватало средств, нанимали лодки. Крестьяне несли в хранилища корзины с обмолоченным зерном, писцы выдавали им плату из казны, и счастливцы покупали на медные дебены места на кораблях для своих семей.
Я крепко обняла Рамсеса, и мы вместе глядели на это людское море.
— Мы поступаем не так, как Эхнатон и Нефертити, — сказал Рамсес. — Мы не строим город в пустыне, чтобы прославить свои имена. Мы переезжаем в Аварис, чтобы лучше защитить Египет. — Он посмотрел на меня и улыбнулся. — Знаешь, какие покои я велел строителям отделать в первую очередь? Твои. Их устроили рядом с моими и нарисовали на стенах сцены из Малькаты.
Никто в жизни так обо мне не заботился. Я приложила руку к сердцу. Рамсес понял, что я лишилась дара речи, и стал целовать меня — в губы, в щеки, в шею.
— Неферт, Малькату построили твои акху. Здесь жила твоя мать. Я не хочу, чтобы сегодня, покидая дворец, ты грустила.
Я положила ладони на его мускулистую грудь и провела ими вниз, до живота и еще ниже. Рамсес поднял меня на руки и внес с балкона в комнату — но оказалось, слуги уже убрали кровать!
Рядом с жаровней лежала на полу овечья шкура — легкая, белая и мягкая.
— Прямо как ты, — шепнул Рамсес, укладывая меня.
Он опустился рядом со мной на колени и стал целовать мои плечи, груди, опускаясь к бедрам. Внизу живота я всегда умащала себя жасминовым маслом, и фараон жадно вдыхал манящий аромат. Мы лежали в пустой комнате на теплой овечьей шкуре и любили друг друга, а потом Мерит изо всех сил заколотила в дверь, и стало невозможно притворяться, что мы не слышим.
Мне захотелось взглянуть в последний раз на фруктовый сад. |