Когда он придет за мной, мне нечего будет скрывать.
Мерит затаила дыхание.
— Имей уважение к покойному! — прошипела Хенуттауи.
— Мне болтать и приплясывать, как ты?
Мы подошли к входу в гробницу. Рамсес приотстал и оказался рядом со мной.
— О чем вы шептались?
— Хенуттауи пожелала сама провести нас в гробницу, — нашлась я. — Хочет первой увидеть саркофаг своего брата в его усыпальнице.
Рамсес посмотрел на тетку. Даже при слабом дрожащем свете факелов было заметно, как она побледнела.
— Я уважаю твою преданность, — сказал Рамсес. — Следуй за Пенра. Он покажет дорогу.
Хенуттауи обратила на меня свои темные глаза, но спорить не стала — с гордо поднятой головой она шагнула вслед за Пенра в кромешную тьму. Уосерит вцепилась мне в руку ногтями, напоминая об осторожности. Но чего мне здесь бояться? Следом идут придворные, и вооруженные стражи стоят у входа. Мы спускались по ступеням в самое чрево земли, стараясь не прикасаться к стенам, разрисованным сценами из жизни Сети. Пенра говорил, что это самая глубокая гробница в Египте. Воздух стал влажным, и я поплотнее закуталась в плащ. При свете факела мы миновали первый коридор, затем второй и остановились в зале с четырьмя колоннами. Я залюбовалась ковчегом Осириса и сценами из Книги Врат.
— Как красиво, — прошептала я, и Рамсес опустил руку мне на плечо. — Твой отец бы гордился.
— А тебе не страшно? — спросила его Исет.
Рамсес взял ее за руку.
— Я еще ребенком видел, как строят эту гробницу.
Мы вошли в другой проход, более глубокий. Верховный жрец снял с шеи тесло, чтобы, согласно обычаю, открыть им рот фараона, и Исет задрожала. Обряд отверзания уст даст возможность Сети дышать в загробной жизни. Рахотеп вставил тесло в рот фараона, и Хенуттауи замерла, словно каменная статуя. И вправду, что сказал бы сейчас Сети, обрети он вновь земное дыхание?
— Восстань!
Голос верховного жреца повторило эхо. Царица Туйя подавила рыдание. Рамсес поддерживал мать, а я стояла рядом с Мерит.
— Да оживет твое дыхание, и пусть будешь ты моложе и здоровее день ото дня. Пусть же боги хранят тебя в твоем новом обиталище, дают тебе пищу и воду для питья. И если ты желаешь что-то сказать, говори теперь, дабы слышал весь Египет.
Державшие факелы придворные застыли; все слушали, затаив дыхание. Наступила тишина. Хенуттауи, глядя на Исет, слегка улыбнулась — или мне померещилось? Из узкого коридора в зал внесли саркофаг. Все повернулись к Хенуттауи; ей предстояло первой поцеловать канопы и увидеть, как саркофаг опускается в зияющую темноту. Она слегка отступила назад. Потом опустилась на колени и быстро поцеловала канопы, в которых отравленные внутренности Сети отправятся в загробный мир.
Рахотеп, подняв тесло, произнес слова из Книги Мертвых:
— «Боги вернули мне дыхание. Узы, что держали закрытым мой рот, развязаны, и я отныне свободен. Я прощаю тех, кто причинил мне зло, ибо карать их — дело богов, а не мое».
Хенуттауи встала и отряхнула подол.
У себя в покоях, сидя у жаровни, я рассказала Уосерит и Пасеру о своих подозрениях относительно Исет и верховного жреца. Уосерит глядела в огонь, а Пасер покачивал в руках чашу с пивом. Против моего ожидания, никто из них не удивился.
— Должна же она быть чьей-то дочерью, — отозвался наконец Пасер. — Все так и думали, что ее отец — какая-то важная персона.
— Ее отец — человек, который погубил моих близких! — вскричала я. — Он убил Нефертити. И если это он поджег… — От волнения у меня свело скулы. |