Аменхотеп прислушивается к визирю Панахеси.
Нефертити выпятила челюсть, и я поняла, что она хочет сказать. «Когда я стану царицей — перестанет». Но она промолчала. Потом она оглядела зал и заволновалась:
— А где царевич?
— Пока ты любезничала с визирем, он ушел.
Нефертити дрогнула.
— Так я не встречусь с ним сегодня?
— Нет, если он не вернется, — ответил отец.
Я никогда еще не слышала, чтобы он говорил так строго. Здесь был не Ахмим. Здесь — двор царя Египта, и ошибок здесь не терпят.
— Может, он вернется? — с надеждой произнесла я, но ни Нефертити, ни отец не обратили на меня ни малейшего внимания.
Зал наполнил мускусный запах вина. Кийю по-прежнему окружали ее женщины, придворные дамы, одетые, как нам и говорила Ипу, по моде, которую диктовала царевна: длинные волосы, длинные облегающие платья без рукавов и ступни, подкрашенные хной. Они вились вокруг Кийи, словно мотыльки, а ее округлившийся живот свидетельствовал, что она, а не моя сестра, была будущим Египта.
— Здесь слишком жарко, — сказала Нефертити, беря меня за руку. — Пойдем со мной.
— Не уходите далеко! — резким тоном предостерег нас отец.
Нефертити разгневанно пронеслась через зал, я — следом.
— Куда мы?
— Куда-нибудь, лишь бы уйти отсюда! — отозвалась Нефертити, стремительно шагая через дворец. — Он ушел, Мутноджмет! Он ушел, даже не подойдя ко мне! К его будущей царице! К будущему Египта!
Мы вышли под открытое небо и оказались у фонтана. Мы подставили руки под падающую воду, позволяя каплям стекать с рук на грудь. Струящаяся вода пахла жимолостью и жасмином. Нефертити сняла парик, и тут сквозь тьму послышался знакомый голос:
— Так значит, ты и есть та жена, которую выбрала для меня мать.
Нефертити подняла голову. Перед ней стоял царевич в своем золотом ожерелье. Сестра тут же изгнала со своего лица малейший след удивления и снова превратилась в ту же Нефертити, что и всегда, кокетливую и очаровательную.
— А что? Ты потрясен? — спросила она у царевича.
— Да.
Но в голосе Аменхотепа не было ни веселья, ни легкомысленности. Он сел и принялся разглядывать Нефертити в лунном свете.
— Неужели царевич Египта устал танцевать?
Она безукоризненно скрыла владеющую ею нервозность под внешней игривостью.
— Я устал смотреть, как моя мать склоняется перед верховным жрецом Амона.
Нефертити улыбнулась, и Аменхотеп внимательно взглянул на нее.
— Это что, смешно?
— Да. Я подумала было, что ты пришел сюда, чтобы поухаживать за твоей новой женой. Но если ты хочешь поговорить о политике, я готова слушать.
Аменхотеп сощурился:
— Слушать, как слушает мой отец? Или как ты слушала своего наставника, когда он преподавал тебе любовь в Ахмиме?
Даже в темноте я увидела, как побледнела моя сестра, и мгновенно поняла, что сделала Кийя. Мне почудилось, что сейчас мне станет дурно, но Нефертити быстро взяла себя в руки.
— Говорят, что ты ревностный почитатель Атона, — произнесла она. — И что ты собираешься строить храмы, когда станешь фараоном.
Аменхотеп снова уселся.
— Твой отец хорошо информирует тебя, — заметил он.
— Я сама себя хорошо информирую, — парировала Нефертити.
Она была умна и очаровательна, и даже Аменхотеп не мог противиться ее искреннему взгляду, устремленному на него при свете масляных ламп. Он придвинулся поближе.
— Я хочу, чтобы меня знали как народного фараона, — признался он. |