Дождь из стрел усилился – вероятно, у катайцев имелись и более мощные луки, которые они не замедлили пустить в дело. Длинная стрела прошила почти насквозь лошадь Растума, еще одна застряла, дрожа, в кожаном нагруднике Блейда. Воевода сменил коня и приказал произвести несколько отвлекающих вылазок на флангах у неприятеля, чтобы распылить его силы. Справа от Блейда в бой вступили отряды Садды; под ураганным огнем вражеских лучников они сразу же начали нести жестокие потери. Разведчик заметил, как тонкие губы Растума тронула еле заметная усмешка.

Внезапно разведчик застыл, почти физически ощущая, как чужой холодный взгляд ощупывает его спину. Ему почудилось какое‑то подозрительное движение справа и сзади; быстро обернувшись, он увидел воина, натянувшего лук, – стрела была готова сорваться с тетивы. Сообразив, что его обнаружили, лучник выстрелил. Блейд успел закрыться круглым деревянным щитом, обтянутым прочной как камень кожей, но стрела пробила его: наконечник дрожал лишь в нескольких сантиметрах от его горла. Пришпорив лошадь, он ринулся наперерез стрелку, вытягивая из ножен меч. Монг присел от страха, потом кинулся бежать – как раз в сторону Растума. Воевода хладнокровно зарубил его и крикнул, что так будет с каждым, кто попытается бежать с поля боя. Затем он подъехал к Блейду и весело подмигнул ему.

– Вот видишь? Береги спину! Они попробуют еще раз.

Блейд свесился с лошади и осмотрел труп. Судя по значкам на доспехах, воин принадлежал к одному из отрядов Кхада: несомненно, он пытался прикончить его не по собственной инициативе.

Земляная насыпь, которую монги возводили под непрекращающимся ливнем стрел, подступала уже почти к самому краю рва. Большой отряд воинов Кхада выстроился напротив, перед пологим спуском в ров. В самом рву царило что‑то невообразимое: воины всех отрядов перемешались, никто не слушал приказов и каждый пытался воевать на свой страх и риск. Солдаты набились в ров так плотно, что лучники на стенах косили их десятками. Умерших и тяжелораненых втаптывали в землю или швыряли под очередную ступеньку лестницы.

Тем временем катайцы начали подводить к берегу огромные неуклюжие корабли, напоминающие скорее приземистые плавучие башни. Деревянные щиты, закрывающие борта судов, внезапно поднялись, и Блейду стало ясно, для чего предназначались эти неповоротливые плавучие монстры. Каждый галион – вернее, огромный плот, – нес внушительных размеров катапульту и запас больших нефритовых шаров. Разведчик разглядывал эти вызывающий трепет установки, пока Растум не сделал ему знак, приказывая отъехать от рва; ступени были уже готовы и к ним хлынули дожидавшиеся своего часа пехотинцы Кхада.

Со своей новой позиции разведчик с интересом наблюдал, как команды кораблей начали пристрелку. Рычаг первой катапульты со скрипом пошел вверх, и нефритовый шар, поблескивая на солнце, пролетел по высокой дуге над городом и почти отвесно шлепнулся в ров, превратив два десятка человек в кровавое месиво; промахнуться в такой тесноте было почти невозможно. Упал еще один шар, за ним другой; они давили атакующих, словно муравьев. Блейд заметил, что из гавани вышло еще несколько кораблей. По‑видимому, катайцы бросили в бой все свои резервы, ничего не оставляя про запас.

Пехотинцы Кхада, рыча от ярости, преодолели ров, заполнили канаву и, размахивая мечами и копьями, начали приставлять длинные лестницы к стенам. Им на смену пришла волна кавалеристов, чьи маленькие лошадки, быстро скатившись вниз, теперь уверенно взбирались по ступенькам к краю рва.