|
Из каюты Преттимена по-прежнему не доносилось ни звука. Миссис Преттимен на стук не отозвалась и к двери не подошла; не откликнулся и он сам. Я дошел до салона в надежде, что заставлю себя выпить, а это, в свою очередь, поможет мне поесть, потому что я точно знал, что поддерживать силы необходимо во что бы то ни стало. Открыв дверь салона, я застыл на пороге. На моем привычном месте, у большого кормового окна, сидела миссис Преттимен. Бейтс забирал у нее тарелку и приборы. Уходя, он глянул на меня, но смолчал. Безмолвствовал и я.
— Входите, мистер Тальбот. Бейтс закрыл за мной дверь. Я аккуратно пробрался за ближайший стол и сел. Из двух фонарей, принесенных с палубы, горел лишь один, по левому борту. Он наполовину освещал лицо миссис Преттимен. — Я молю о прощении, молю от всего сердца, мадам. Молчание. — Мадам… что еще я могу сказать? Миссис Преттимен посмотрела на меня. — Ради всего святого, мадам! Как он? Он… — Он дышит. — Слава Богу! — Но все еще без сознания. Пульс почти не прощупывается. Настала моя очередь умолкнуть. Я представил, как из последних сил бьется сердце, как еле-еле вздымается грудь, втягивая спертый корабельный воздух. Миссис Преттимен сложила руки перед собой в жесте скорее осуждения, чем мольбы. — С ним сейчас миссис Ист. Мне пора. Мистер Ист оповестил всех на корабле. — Оповестил о чем, мадам? — Мистер Преттимен умирает. Я не то охнул, не то застонал. Слов не осталось. Голос миссис Преттимен дрогнул от сильного, едва сдерживаемого гнева. — Вы ведь не нарочно, правда? Вы же не знали — вы никогда не знаете! Это путешествие, мистер Тальбот, запомнится многим — не из-за вас и не из-за кого-то еще, а из-за него! Вам казалось, что это комедия, мистер Тальбот. А это трагедия — нет, не ваша! — но мира, того нового мира, к которому мы плывем и которого надеемся достичь. Ваши заботы исчезнут и растворятся, как исчезает след за кормой. Я видела, как вы взошли на борт, окруженный, как облаком, своими привилегиями, сияя как… как фальшивая драгоценность! Теперь вы неуклюже ступили туда, где ничего не понимаете, где вам не рады. Он не упрекнет вас: вы не виновник, а лишь причина смерти — вроде упавшей с мачты деревяшки. Он выше этого. Но я не выше, сэр, и я никогда, никогда вас не прощу! Миссис Преттимен вскочила, пошатнулась. Я засуетился, пытаясь вылезти из-за стола, но она остановила меня жестом. — Не оскорбляйте меня, вставая в моем присутствии. Помню, как-то раз, когда качка оказалась слишком серьезной для моих слабых ног, вы помогли мне добраться до каюты. Не вставайте, мистер Тальбот. Я не желаю, чтобы вы до меня дотрагивались! В последние слова было вложено столько яду, что у меня волосы поднялись дыбом. Миссис Преттимен стремительно вышла. Я услышал, как хлопнула дверь, но не обернулся. Сидел, съежившись, за столом — даже не на своем месте — униженный, раздавленный горем. Все слова, которые я мог бы произнести: извинения, оправдания, напускная бравада — мне, дескать, все равно! — упали к моим «неуклюжим стопам». Так я и сидел, пока кто-то не тронул меня за плечо. Над ухом раздался знакомый голос: — Возьмите-ка, сэр. Бренди, сэр. Вам сейчас самое оно, сэр. Сочувствие стало последней каплей. Горячие слезы застучали по столу, закапали на руки. — Спасибо, Бейтс, спасибо… — И не берите вы к сердцу, сэр. Это ж кошмар ходячий, не дай бог, дитяти с эдакой нянькой встретиться. Он меня рассмешил, но смех тут же сменился кашлем. — Вы правы, Бейтс. Не скрою, при ней я все время чувствую себя именно что дитем! — Одно слово — женщина, сэр. Они не такие, как мы. |
