— Неужели? — язвительно уточнил он.

И менее всего ожидал, что она примет вызов.

— Ложитесь. — произнесла бесцветным почти голосом и глядя в пустоту встала.

Он даже не понял, что она имеет в виду, но, когда указывают на ковер, иных трактовок уже не остается. Женщина встала рядом с ним на колени и не стесняясь распахивающегося на груди неглиже, открывающего полупрозрачное белье, начала практическое занятие по любительской медицине. И ладно бы она только говорила. И то, приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы смотреть в сторону от той родинки слева. Полбеды было пока она показывала, как проверять зрачки, определять кровоток на руке, под коленом, но потом дошла до бедренной артерии и едва не случился конфуз.

— Вот, чувствуете пульс? — она и его руку на это место положила. Да не только пульс он чувствует. Только это же стыдно-то как. Но Ксения Александровна либо чересчур тактична, либо невинна (что маловероятно при ее биографии), либо, действительно, по-медицински бесстрастно относится к любим физиологическим процессам. Тюхтяева пугали настолько оторванные от мира женщины, но и восхищали, конечно, когда приходилось сталкиваться с ними по долгу службы.

— И все это Вы… — он сдержал порыв завершить беседу и сходить остыть куда-нибудь в ледник.

— Изучала у батюшки моего в имении по журналам. А еще у всех встреченных врачей.

Хорошие же врачи вам, госпожа графиня, попадались. Руки бы им поотрывать. Ну и еще кое-что.

— Чем больше с Вами общаюсь, Ксения Александровна, тем меньше понимаю. — он первый раз за день позволил себе полуулыбку. — Продолжим. Почему Вы вообще туда поехали?

— Я русским языком говорила и Вам и графу о своих дурных предчувствиях. Должна же была узнать, чем все закончится?

— О предчувствиях? — вот этот момент напугал больше всего. С самого приезда она твердила об опасности Ходынки, причем все его сотрудники наоборот, считали эту часть праздника самой простой. И вышло, что одна необученная дилетантка все правильно разгадала, а несколько десятков высокооплачиваемых чиновников проработали зря.

— Михаил Борисович, это простая математика. На прошлой коронации население столицы было в полтора раза меньше. А площадь праздника — та же. У англичан же дети так погибли несколько лет назад.

— Да? Не слышал… — искренне удивился Тюхтяев. — И я Вас попрошу в дальнейшем не распространяться о том, что Вы ранее догадывались об этом несчастье. Да и вообще, лучше рассказывать о любопытстве и героизме…

— Каком героизме, Михаил Борисович? — воскликнула госпожа Татищева. — Вы там были? Вы их видели?

— Был. И видел. — уже спокойнее продолжил он. — И настоял на пожарной команде, хотя и выглядел перестраховщиком. Но все равно…

— Получилось то, что получилось… Я никого не спасла. — с неприсущей ей горечью всхлипнула женщина.

Она не дождалась окончания допроса, даже прощаться не стала — так и пошла за ширму.

— Мы не знаем, сколько людей погибло бы без предупредительных мер. — он и в самом деле не знал.

— А так сколько? — она из-за ширмы.

— Семьсот-восемьсот. Не больше.

Помолчала. Это очень много. Но с учетом количества пришедших — меньше процента.

— И что теперь? — робко спросила у тишины.

— А теперь мы все работаем над тем, чтобы этот инцидент не омрачал торжества. — произнес усталый губернаторский голос.

Ксения прытко выскочила, щеки мокрые от слез, глаза красные.