С пароходов начали скидывать деревянные сходни, по которым принялись выкатывать орудия, сводить грустных лошадок.

Я немного посочувствовал артиллеристам. Хорошо, что земля уже малость промёрзла, но всё равно, парням приходилось время от времени помогать лошадям вытаскивать пушки и вытягивать телеги, гружённые ящиками со снарядами.

Общее командование осуществлял товарищ Тякишев, из матросов. Не знаю, каким местом он думал, но без разведки и без артиллерийской подготовки – спрашивается, на кой хрен пушки тащили? – отдал приказ строиться в цепи и атаковать город.

Наш комбриг только матернулся, но с командиром во время боя не спорят. Выстроив цепь из бригады, пошёл вместе со всеми в атаку.

Всего было четыре цепи, а в первой шли матросы, во главе со своим командиром. И, разумеется, по нам ударили пулемёты. Точно сказать не берусь, но штуки четыре. Ударили грамотно – начали с флангов, приближаясь к центру, а потом – расходясь веером.

– Ура! – заорал командир десанта, его поддержало три или четыре голоса, но потом вся первая цепь, поредевшая на треть, дружно легла на землю. А глядя на них – и вторая, потерявшая примерно четверть бойцов.

– Принимаю командование на себя! – проорал наш комбриг и приказал отступать.

В принципе, можно считать лихой наскок разведкой боем, но лучше бы таких «разведок» поменьше.

После отступления к комбригу подбежал Тякишев и несколько моряков. Ишь ты, живой. Но лучше бы тебе, горе-командир, там и остаться.

– Кто разрешал? – рыкнул матрос, вытаскивая из кобуры маузер. – Кто позволил самовольничать? Здесь командую я! Расстреляю!

Вот тут пришлось вмешиваться мне.

– Отделение охраны, ко мне! – рявкнул я, и моё подразделение, даже не поняв, что ими командует не отделенный, подскочило ко мне.

Подойдя к Тякишеву, я снял с плеча винтовку, взял на прицел командира десанта и объявил:

– Товарищ Тякишев, именем ВЧК вы арестованы!

– Что? Какое ВЧК? – вскипел моряк, а я негромко приказал:

– Отделение. – Убедившись, что меня поняли правильно и мои бойцы уже вскидывают винтовки, а к нам стягивается бригада, закрывая нас от революционных матросов, продолжал: – Повторяю – вы арестованы. Если не уберёте оружие, я вас здесь расстреляю.

У Тякишева хватило ума убрать маузер. У его подчинённых тоже.

– Кто такой? – спросил Тякишев.

– Сотрудник Особого отдела ВЧК Аксёнов, из Москвы, – представился я, не кривя душой и не сказав ни слова лжи. – Товарищ Тякишев, вы арестованы и отстранены от должности. Командование переходит к товарищу Терентьеву, комбригу восемьдесят девятой стрелкой бригады.

Кивнув отделению охраны, чтобы забрали командира десанта и отвели на пароход, я мысленно хмыкнул. А я ведь не знаю, имею ли право отстранять командира десанта, или это прерогатива комиссаров? А и чёрт-то с ним, да и со мной тоже. Дай дураку волю – загубит всех, и Яренск не возьмём. Пусть под трибунал отдают за самоуправство.

В это время комиссар Спешилов уже отыскал тутошнего комиссара отряда – тоже из балтийцев. Комиссары-то между собой познакомились ещё накануне.

– Комиссар отряда Шустов, – представился он. – Товарищ Аксёнов, я одобряю ваш приказ. Тякишев командовал очень бездарно, подставив людей под пули.

У меня малость отлегло от сердца, а Шустов грустно сказал:

– Моя ошибка. Тякишев был хорошим командиром взвода, решили его поставить командовать десантом. Думали, справится. Вот, неудачно поставили.

И что тут сказать? Всё, что я мог бы сказать, флотские товарищи сами себе сказали.